– Как они могут понять?

– Когда захотят получить свои деньги.

– Но люди не хотят получать деньги, – сказала она. – Они поручают их инвестиционному дилеру и в лучшем случае забирают дивиденды или прибыль. А капитал остается на счете. Разве вам родители никогда не говорили: не трогай капитал?

– Нет, мне говорили, чтобы я не трогал велосипед брата.

Она улыбнулась:

– С вами ясно. Но в инвестировании дела обстоят именно так: люди забирают прибыль, дивиденды, а капитал оставляют.

– Финансовая пирамида? – спросил он.

– Не совсем, но похоже. Эту пирамиду еще труднее обнаружить, поскольку он сделал так, словно эти клиенты инвестировали через «Тейлор энд Огилви», тогда как они ничего не инвестировали. Он использовал наш бланк, наш формат отчета. Наш адрес. Всё. Кроме наших счетов. Деньги уходили на личный счет Тони.

– Где этот счет?

– Понятия не имею.

– Значит, вы не знали, что у вас происходит?

– Ничуть. Наши аудиторы так бы никогда ничего и не выявили, потому что ничего и не было.

Бовуар начал понимать гениальность замысла. Простоту.

– Значит, у него было два комплекта клиентов. Были клиенты, со счетами которых он работал вполне законным образом, и клиенты, по которым он работал дома. Те, у которых он крал.

– Похоже, что так.

– Нам нужно узнать, нет ли у этих клиентов и чистых счетов в «Тейлор энд Огилви».

– Конечно. Могу я оставить это у себя? – Она посмотрела на липовые отчеты.

– Да.

– Вы будете их расследовать?

– Да, – повторил он.

Она кивнула. Как сумасшедшая Рут с портрета Клары, Бернис Огилви видела что-то на горизонте. Вдали, но приближающееся. И набирающее скорость. Что-то находившееся там очень давно. В ожидании неизбежности.

Но если Рут видела конец отчаяния, то мадам Огилви видела его начало.

Когда история всплывет, а это случится непременно, все снова перестанут доверять «Тейлор энд Огилви». Может, оно и несправедливо, но такова жизнь, когда все зависит от такой хрупкой вещи, как доверие. И человеческая природа.

– Поэтому Тони и убили?

– Не исключено. Мы должны допросить всех. Вы и в самом деле удивлены тем, что месье Баумгартнер воровал?

– Я больше не знаю.

Она была так уверена в себе, так умела контролировать присутствующих в комнате и свои эмоции. Но сейчас появилась трещина.

– А не мог он, а не секретарь стоять и за первым хищением?

Мадам Огилви неторопливо кивнула. Задумалась.

– Возможно, – сказал Бовуар. – Получил урок.

Теперь она отрицательно качала головой:

– Не могу в это поверить.

– В то, что он мог такое сделать?

– Да. Но и в то, что я ничего не увидела. Я смотрела на Тони и видела только хорошего, порядочного человека.

– Поэтому и говорится «злоупотребление доверием», – сказал Бовуар. – Все зависит от веры.

– А что, если это неправда? – спросила она.

– Это правда.

– Но допустите на минуту, что нет. Что Тони говорил правду про секретаря, а он ни при чем. – Она положила руку на документы.

Бовуар молчал. Не хотел подкармливать это заблуждение.

Такова одна из многих трагедий убийства. Следствие выволакивает на свет божий грязное белье покойника. Часто при этом известными становятся такие вещи, которые ушедший в мир иной ни за что бы не хотел придать огласке. Часто это вещи, никак не связанные с убийством. Тем не менее они тоже становились достоянием общественности.

И когда такое случалось, друзья и семья отказывались верить этому. Любовная интрижка. Хищение. Неприглядные знакомства. Порнография в компьютере. Сомнительная переписка в Сети.

Грязь всплывала на поверхность. Ситуация становилась эмоциональной. Иногда даже приобретала буйный характер, когда близкие пытались защитить честь мертвеца. И свои собственные заблуждения.

– Спасибо, что уделили мне время, – сказал он, встал и направился к двери. – Мой агент – ее фамилия Клутье – свяжется с вами, вероятно попозже сегодня.

Она покраснела. Не привыкла к тому, что ее слова игнорируют.

– Вы спрашивали фамилию и адрес Бернара. Мой секретарь даст их вам на выходе.

– Merci. Вы будете сотрудничать?

– Конечно, старший инспектор.

«Что ж, может, она и будет сотрудничать», – подумал он. Ущерб уже нанесен. Дело сделано. Никакие попытки скрыть, выдать желаемое за действительное, никакая ложь не остановят (даже не замедлят) то, что летит с горизонта.

Он ехал по Монреалю к дому Лакост и думал о последнем вопросе.

Что, если Энтони Баумгартнер не похищал деньги клиентов?

Тогда это делал кто-то другой.

Имя Энтони Баумгартнера было на отчетах. В сопроводительных письмах.

Бовуар пробирался по заснеженным, забитым машинами улицам.

Это мог делать кто-то близкий Баумгартнеру. Тот, кто знал, как работает система. Знал его клиентов. Имел доступ к его файлам и бланкам. Хорошо знал Энтони.

Кто-то из «Тейлор энд Огилви».

Теперь Бовуар серьезно рассматривал такую версию.

Что, если Энтони Баумгартнер не делал ничего противозаконного? Что, если эти отчеты оказались в его кабинете, опекаемом Рут, так как он обнаружил, что противозаконные вещи совершает кто-то другой. И он сидел у себя, размышлял над ними, пытался сообразить, кто в компании похищает у клиентов миллионы долларов.

«Предположим, – думал Бовуар (он свернул на узкую улицу Лакост и теперь искал место для парковки среди еще не расчищенных сугробов), – предположим, Энтони Баумгартнер точно такой, каким его описала мадам Огилви».

Хороший, порядочный человек. Почтенный человек. Он хотел добровольно уволиться, тогда как преступление совершал кто-то другой. Человек, который понимал цену и хрупкость доверия.

Что стал бы делать этот человек, обнаружив коррупцию такого масштаба? Или вообще коррупцию?

Он бы открыто поговорил с таким человеком. Потребовал объяснений. Стал бы грозить вывести преступника на чистую воду.

А чем бы ответил этот человек?

«Он бы убил Энтони Баумгартнера», – пробормотал Бовуар, сдавая задним ходом на отысканное место для парковки.

– И чего вы хотите от меня? – спросил Люсьен, глядя на двух женщин в его кабинете.

– Я бы хотела знать, почему вы сказали, что не были знакомы с баронессой, – сказала Мирна. – Тогда как вы встречались с ней.