– Ну мы ведь не по пустыне сюда шли, – Сашка осторожно освободил орган слуха из ее цепких пальчиков. – Ну ладно… Ладно… В Нижнем Волочке это было. Ясной ее зовут…

Его опрокинули в траву и шутливо, но вполне ощутимо намяли ему бока.

– Вау! – возопил терзаемый Сашка. – Сдаюсь! Больше не буду! – после чего был поцелован, слегка покусан и снова поцелован. Некоторое время они продолжали целоваться.

– Слушай, – спросил он в перерыве. – А кто он? Или они?

Яра прекратила его тискать и уселась, обхватив руками колени. Он тронул ее за плечо:

– Эй! Ты можешь не говорить, если не хочешь… Это, в конце концов, вовсе не важно.

– Важно! – она зябко повела плечами, и Савинов осторожно обнял ее. – Он был только один. Олелем зовут. Он охотник, один из лучших. Большую часть года пропадает в лесах. Дом у него на Славенском конце… Я его давно знала, да и кто его не знает! Удачлив, весел… Правда, часто людей сторонится, так на то и охотник. Мы с ним на Купалу встретились. Я сама его выбрала – он здорово танцевал, высокий, ладный… – Сашка вдруг с удивлением почувствовал, как его кольнула игла ревности. Ярина почувствовала, прильнула щекой к плечу. – Ты не думай, он мне не нужен… Просто девки все уже с парнями гуляют, а я одна, как… Они смеялись, говорили, что из-за гордости своей одна останусь. Мне до их слов всегда ровно было, а тут как подцепило стать. Как батюшка говорит: «Опять тебе, доча, вожжа под хвост попала!» Я виду-то не подала, да очень уж захотелось узнать, каково это – с парнем? А он мне понравился, волосы – как смоль… Вот и пошла с ним плясать, да через костры сигать, а после он мой венок из реки выудил… Знаешь, как это? Плетут девчата венки и запускают в реку на суженого, а парни по течению ждут, ловят… Чей попался – с той и идти…

– А что ж не заладилось?

– Он горяч оказался. Да не все мне по нраву пришлось… Иное нужно делать, только если оба хотят, а так… И потом, он ко мне прилип. После ночи решил, видно, что все: я – его. Будто не свободна. Стал других парней задирать, если кто посмотрит. А он сильный, быстрый как рысь… Отвадил всех. Надоел. Потому, когда сватов прислал, дала ему от ворот поворот. Он даже не понял вначале, а потом взъярился, грозиться стал… Ну, тогда его брат со двора и вышиб. Сила силу ломит…

Сашка сидел, слушал. И этот Олель ему все больше не нравился. Он даже почувствовал, что разозлился, и гнев, внезапно возникнув, стал туманить мысли. «Вот ведь угораздило тебя, рыжик!» Она взглянула на него, затормошила:

– А ну перестань желваками-то на скулах играть! Не хватало еще чего!.. – И, помолчав, вдруг сказала: – А у тебя-то женщин много было.

Когда до Савинова дошло, что это не вопрос, а утверждение, он удивился, и мысли о чернявом охотнике вылетели из головы.

– С чего это ты взяла?

– Да с того, видно же! Ты красивый, я с некрасивым не пошла бы… (Ишь ты! – Сашка мысленно развел руками. – Ну и самомненьице-с!) …И необычный ты, странный… Думаю, что и у себя дома ты был странным – не как все. Таких бабы любят.

«А в наблюдательности ей не откажешь, – подумал он. – Хоть и логика хромает немного. Точнее, она нестандартная… Но вывод-то верный!» А вслух сказал:

– Да, ты права, но все это было до тебя.

– А хоть бы и при мне! – сказала она, изумив его до потери пульса. – Главное, я хочу, чтобы тебе было хорошо. А я тебе многого не могу дать. Я ведь почти ничего не умею…

Он обнял ее покрепче и нежно провел губами по шее, целуя: «Милая моя, как же ты себя недооцениваешь! Лучше тебя у меня не было ни одной, и я очень надеюсь, что не будет…»

Он был очень странным, ее муж[91], пришедший с неба. Она видела в нем великую силу, и в то же время он был мягок. И относился к ней не так, как обычно мужи относятся к женам. То, что он говорил ей, было необычно. Если бы такое говорил другой – она не поверила бы. Но это говорил он. И она знала – все правда. Он не обидит и не оставит ее. В серых глазах его за броней силы она видела что-то. И не могла понять что. Временами казалось, что это – обычный страх, и это отталкивало на мгновение. Но потом она понимала: не страх – тоска таится там, в глубине. Этот человек потерял целый мир. Он оказался в безмерном далеке от всего, что было ему дорого, от всего, за что он сражался. И за малое время он успел многое. Стал одним из лучших воинов дружины. О нем пели песни, а песни поют не о всех… Она знала, что он готов дать ей многое, готов отдать и отдаст всего себя. И не была уверена, что готова это принять. Такой дар нельзя не отдарить, а что у нее есть? Чем она может оплатить его любовь? Да, она любит его… Но так ли, как он заслуживает? Его великая вера в нее заставляла искать ответа. В этом было что-то от несвободы. Она боялась, что угодила в ловушку… Но это странное сочетание силы и мягкости обезоруживало.

Савинов валялся на пригорке и смотрел на пробегающие облака. Теперь вот так – снизу, и, как видно, уже навсегда. Конечно, можно попробовать смастерить планер… Технология вполне позволяет. Но придется идти методом проб и ошибок. В математических расчетах он не силен… Яринкин отец наверняка поможет. Ему будет интересно – вне всяких сомнений… Сделать раму, обтянуть берестой, полотном или пергаментом… Правда, в последнем случае планер получится золотой в самом прямом смысле… А то – сделать двухместный – можно будет покатать ее. Ей должно понравиться… Девчонка – огонь! Вон как верхом скачет – амазонка!

Он с хрустом потянулся. Тело приятно болело после воинских упражнений. Сегодня работали один – против двоих. Хаген на пару с Храбром загоняли его до изнеможения, но в конце концов – получилось! Сашка даже сам удивился. Однако когда два таких воина, да если еще хорошо знают друг друга и умеют биться вместе, – это полная задница для противника. Неудивительно, что поначалу его «приканчивали» десять раз из десяти… Интересно – что сейчас делает Яра? Наверное, ускакала к батюшке, или с братом на торгу болтает. По хозяйству работники управятся, хоть за ними и присмотр нужен… Да на то уж они с Сигурни подруги. Даром, что возраст разный, – разницы почти незаметно. Еще неизвестно – кто над кем шефство взял… А может, сидит рисует… Талант неожиданно открылся. Сидела, смотрела, как он бумагу переводит, схватила лист и вот уже олешка изобразила. И ведь совсем неплохо!..

Глаза потихоньку стали смыкаться, и Савинов не заметил, как провалился в сон. Тот подступил на мягких, кошачьих лапках, обернул туманным одеялом, повел куда-то. Там тоже было небо, трава и деревья. Только города рядом не было. Во сне он куда-то медленно шел, насвистывал, срубая веточкой головы одуванчикам. Те не сердились – все равно лететь по ветру пушинкам. Были какие-то холмы, речка в овражке и большая птица над головой. Орел? Ястреб? Птица кружила наверху, что-то дружелюбно покрикивая, вроде вела куда-то. Деревья расступались, открывая простор. Впереди лежала слегка холмистая степь без конца и без края. Холмы (а может, курганы?) волнами уходили к горизонту. На ближайшем что-то торчало. Птица летела в ту сторону, и Сашка шел за ней, раздвигая высоченный седой ковыль. Вначале ему мнилось, что нечто, нарушающее монотонность пейзажа, – обычная плоскомордая скифская баба… Потом угол изменился, а может, он просто подошел ближе. И сердце дало сбой. Там, на вершине… Это… Крыло самолета! Он прибавил шаг, потом побежал. Очертание консоли знакомое: «Ишачок»! Как-то вдруг вершина приблизилась, и вот уже он стоит и смотрит на скрученные и вывернутые лопасти винта. Мотор ржавым огрызком торчит из травы. Фюзеляж сплющен и смят, хвостовое оперение изгрызено пламенем… Но на нем еще заметен белый двузначный номер – две тройки… Юрка… Юрка!!!.. Он орал, пытаясь перевернуть изуродованный самолет, чтобы добраться до пилотской кабины. Ему не казалось диким, что Юрка погиб в Заполярье, а его истребитель венчает курган в этой явно южной степи… И тут за стоящим вертикально крылом возник какой-то шорох, и его друг, живой и невредимый, вылез, щурясь на солнечный свет.