В кабинете Бориса тоже произошли изменения — вернее, он выглядел так, будто изменений не происходило. На стенах висели постеры с портретами Элтона Джона, Кэта Стивенса и Гровера Вашингтона, а не санкт-петербургские олеографии. Оля открыла шкаф. Ни сюртука, ни цилиндра, ни жилета с золотой цепочкой, ни трости. Ничего, относящегося к девятнадцатому веку.

Борис принялся переодеваться, с каким-то яростным наслаждением, точно совершая ритуал и обрывая окончательно нити, привязывавшие его к миру Нимандштайна и Александра Ланге. Но и он, и Оля знали, что нити не оборваны…

Потом Борис открыл саквояж, достал оттуда ларец с драгоценностями и поставил на полку возле музыкального центра. Оля осторожно прикоснулась к резной крышке ларца.

— Не могу поверить, — сказала она тихо. — Если бы не это, мне было бы проще думать, что мы просто-напросто смотрели кино… Что с тобой?

Ее вопрос относился к странному выражению на лице Бориса, который вдруг замер посреди комнаты. Он хлопнул себя ладонью по лбу.

— Кино, — повторил он. — Кино… Ну, конечно!

Бросившись к книжным полкам, он выхватил толстый энциклопедический словарь и торопливо перелистал его.

— Вот, нашел! — воскликнул он. — Братья Люмьеры, изобретатели кинематографа… Так, родились-учились, это пропускаем… Ага, вот. Первый в мире киносеанс состоялся в Париже двадцать восьмого декабря тысяча восемьсот девяносто пятого года…

— Какого года?

— Тысяча восемьсот девяносто пятого.

— А мы с тобой…

— Мы с тобой как раз и вернулись из тысяча восемьсот девяносто пятого года. Летом того года ни в России, ни где-либо еще не было и не могло быть никаких кинотеатров. Их тогда еще не придумали!

Оля взяла книгу из рук Бориса и сама прочла коротенькую статью, будто опасалась, что он ошибся.

— Борис… В каком же Прошлом мы побывали?

В ответ он только криво улыбнулся. Оля подняла трубку телефона и набрала номер — она звонила своему старому учителю.

— Виктор Геннадьевич, здравствуйте… Это Оля Ракитина.

— Здравствуй, Оля… Как ты, у тебя все в порядке? У тебя такой голос…

Она чуть отставила трубку от уха, давая возможность и Борису все слышать.

— Спасибо, у меня все хорошо… Виктор Геннадьевич, вы простите, у меня мало времени сейчас… Я хочу вас спросить. Помните, я к вам приходила, и мы беседовали о старом кинотеатре «Олимпия»?

— Да, помню, конечно…

— Переименованном в Dream Theater. И о его владельце, Кремине.

Последовала очень продолжительная пауза… Оля даже подумала, что прервалась связь.

— Виктор Геннадьевич, вы здесь?

— Да, я здесь. Но, Оля… Мы разговаривали о старых зданиях нашего города, и об «Олимпии» в том числе… Но владельца этого кинотеатра звали не Кремин, «Олимпия» принадлежала Павлу Ольхину. И насколько мне известно, никогда не называлась Dream Theater.

— А… Да. Похоже, я что-то перепутала.

— Оля, — голос учителя звучал встревоженно, — с тобой действительно ничего не случилось?

— Да нет, Виктор Геннадьевич! Честное слово, все хорошо. Я перепутала, это я разговаривала с другим человеком и о другом кинотеатре. А в последнее время так замоталась, столько суеты… Но скажите, Виктор Геннадьевич, что там сейчас, в здании «Олимпии»?

— Собственно, ничего… Какой-то полузаброшенный склад или что-то в этом роде. А почему…

— Ведь там давно уже не показывали кино, правда?

— Давненько. Оля, почему тебя это интересует?

— Так… Поспорила с приятелем…

— Оля!

— Простите, Виктор Геннадьевич, я сейчас не могу говорить. Когда-нибудь я вам все расскажу. Прошу вас, не волнуйтесь. Все в порядке.

Она быстро положила трубку.

— Вот так, — сказала она. — Мало того, что мы побывали в невесть каком Прошлом, но что произошло с нашим временем? Кинотеатра под названием Dream Theater никогда не было… Во всяком случае, «Олимпия» так никогда не называлась.

— Гм… Ты говорила мне о картах Тонгра…

— Да, их показывал мне Кремин.

— Которого не существует?

— Ты думаешь, мы могли промахнуться? Попасть не в наше время, а на… Другую карту?

— А кто его знает! Это же ты сказала, что мы вернулись, а не я.

— Я была уверена… А теперь — нет. И что нам делать?

— Не знаю… У нас есть книга. Или я полный дурак, или ответы связаны с ней…

Борис умолк и внимательно осмотрелся.

— Ты точно помнишь, что захлопнула дверь, когда уходила?

— Конечно, захлопнула.

— Тогда здесь был кто-то после тебя. И вот, я смотрю… Ты ничего здесь не передвигала?

— Нет, зачем?

— По-моему тумбочка немного сдвинута. И стулья не так стояли…

— Но послушай, Борис…

— Что?

— Если мы не в нашем времени, то это и не твоя квартира.

— Черт! А чья же она тогда?

— Того Бориса Багрянцева, который живет здесь.

— Очень мило, — усмехнулся Борис. — Не хватало мне драки с самим собой из-за пресловутого квартирного вопроса… От этого бреда и спятить недолго. Но пожалуй, как говаривал Владимир Ильич, мы пойдем другим путем…

— Какой Владимир Ильич?

— Ленин, если он существовал в этом времени.

В ящике стола Борис разыскал визитную карточку и набрал телефонный номер.

— Кому ты звонишь? — спросила Оля, пока он слушал длинные гудки.

— Монку… — как и она прежде, он слегка повернул трубку, чтобы было слышно и ей. — Алло, Альберт Игнатьевич?

— Здравствуйте, Борис. Очень хорошо, что вы позвонили…

— Правда? Не спешите. Знаете, так получилось, Альберт Игнатьевич, что меня некоторое время не было дома. А когда я вернулся — ба, что я вижу! Дверь вскрыта, в квартире следы обыска. Довольно аккуратного, надо признать. Но я их заметил.

— Вас обокрали? Сочувствую.

— Да нет, как будто ничего не пропало. Думаю, потому, что единственного предмета, который у меня намеревались украсть, так и не нашли. Ведь это были ваши люди, и они искали книгу?

Монк виновато вздохнул.

— Мне остается только принести вам извинения, — произнес он.

— Разве я не объяснил вам, что…

— Обстоятельства изменились, Борис.

— Вот как?

— Есть основания полагать, что книга теперь у вас.