И вдруг что-то осаживающее, какая-то помеха. Это среди нас – новенькая. Только прибыла на фронт. Завтра отправится к месту назначения в штаб дивизии секретарем-машинисткой.

Не в том дело, что новенькая, а в том, что чуждая. Вернее, мы с нашей болтовней ей чужды, нестерпимы, неожиданны. Все в ней натянуто, чтобы уберечь от нас этот патетический час свой. Прибыла. Добровольно. На защиту родины. (Знаем, сами это испытали.) А мы же для нее – бытовые, неромантичные.

* * *

В избе:

– В аккурате назывались – планы, еще при царизме. Тут уж новая власть, советская. А живу, хоть ты что. Овцу держу. Мясца, шерёстки продам. Честно-благородно. А теперь только б хлеба с солью с чаем попить. Доживем ли?

* * *

Разуваться на ночь запрещено. Но нарушаем. Наша беспечность хоть и враг наш, но и друг – дает разрядку и, можно сказать, заменяет десятидневный отпуск, практикуемый у немцев.

* * *

Немцы передали по радио сводку: «И сегодня утром под Ржевом враг во взаимодействии с сильными бронетанковыми частями продолжал наступательные действия с целью, как надо полагать, отвлечь наши силы от боевого марша на юге. Точка. Сильные бои продолжаются. Точка».

* * *

– Чевика с викою.

Догоню – нажвикаю!

– Врешь, врешь, не догонишь,

а догонишь – не поволишь,

а поволишь – не заголишь…

* * *

И дальше все забористей, хлестче. Это, если матери нет в избе, заводит девчонка, видно, что бедовая. Уж и замуж пора, и рожать пора. А все война, война, война. А жизнь в ней ходуном ходит еще и покруче оттого, что огонь, смерть.

Мать ей:

– Куда не накрывши?

А она никуда. Отбежала от дома на улицу патлатая, плюшевый жакет – «плюшка», как называют тут, – нараспашку. Стоит смотрит на солдат, что по деревне идут все мимо, мимо…

* * *

– На Седьмое ноября немцы около двух часов дня делают контрнаступление на наш отрезок превосходящими силами – около трехсот человек с засученными рукавами, с автоматами на животе и пьяные. Наш взвод был окопан на поле недалеко от дороги, где наши солдаты и командиры показали отвагу, мужество и свой героизм.

* * *

«…Во время наступления частей Красной Армии немецкие солдаты в д. Подорки подожгли 35 домов… не давали спасать свое имущество, дома запирали и обстреливали тех, кто пытался спасать имущество… расстреляли старуху Лаврентьевну… расстреляли из пулемета и граж. Браушкина, колхозника, который убирал сено у своего сарая» (акт, деревня Подорки).

* * *

Опять немцы твердят: «неприступная линия фюрера». Это Ржев наш многострадальный.

* * *

Там, куда била «катюша», рушились постройки, взлетали переломанные бревна, доски. Когда стихло, немцы кричали:

– Иван! Сараями стреляешь?!

* * *

«11 ноября 1942 г.

Слушали в разном о том, что на территории данного с/совета появились волки, которые приносят материальный ущерб колхозам.

Постановили обязать ночного пастуха т. Горюнова С. усилить ночную охрану, одновременно вооружить себя ружьем.

Пред. колхоза…

Члены правления…»

* * *

Услышала по радио немецкую сводку о Сталинграде: «Большевикам удалось прорвать в некоторых местах наши позиции, но мы не допустили расширения этих прорывов, и наша оборона бесстрашно отражает бешеные удары врага».

* * *

Я дежурила, приняла последнюю к ночи оперсводку из наших соединений:

«Штадив 359.

1194 сп занял к 19.20 исходное положение в направлении церковь и кладбище Кокошкино. Наступление продолжается. Потери уточняются».

* * *

Дозорным земли Московской называли в старину Ржев. Он и сейчас – дозорный.

Привозят мороженый хлеб. Его распиливают и раздают. Кладем его на железную печку, корочка припекается, пахнет печеным хлебом, аппетитно. Отходит, мягчает, хотя уже не тот, как если б достался не мороженым, – пресный, безвкусный. Но вообще-то сгоряча, с голоду это не чувствуешь.

* * *

В небе шевелились белые лохматые облака, растаскиваясь в клочья и бойко уплывая; висела еще и луна, слегка ущербная. Скворечня ютилась на дереве в нахлобученной шапке.

* * *

– Куда ты? – сказала пустившая меня в избу хозяйка. – Погрейся еще. Иззябла ведь.

Но надо было идти.

– На том свете погреемся.

Она сердито оборвала:

– Такая молодая на тот свет собираешься. Ты поживи, поработай. Там не примут такую.

* * *

Решение райисполкома:

«На время сильных заносов мобилизовать все трудоспособное население на снегоуборку в порядке трудповинности с лопатами.

За невыполнение данного постановления лица подвергаются штрафу 100 руб. или принудработы на 30 дней. Злостные нарушители данного постановления предаются суду по законам военного времени».

* * *

Вьюга расходилась, крутился снег, и было смутно, хотя всего лишь четыре часа дня. Вихрь кидался нам в спину, задирая полы шинели, набивая снег за воротник. Что там, впереди?

* * *

Выбить их из Ржева, погнать – освободить Москву от нависшей угрозы.

* * *

– Есть такие места на ржевской земле, хотя бы в районе Ново-Ожебокова, где вел бой наш девятьсот шестьдесят пятый стрелковый полк, или в Городском лесу, там из земли можно будет добывать металл. Там десятки тысяч тонн металла сброшено на землю: бомбы, снаряды, мины и пули.

* * *

Пройдет время, восстановят дома. Но человеческие устои, спаленные войной, невосстановимы.

* * *

На дороге, пробитой в поле, заглох мотор. Водитель вывалился из кабины с заводной ручкой. Крутанул что есть мочи – ни в какую. Что ж теперь?

– Эх, два ведра бы горячей воды, – сказал водитель мечтательно, – и полетит как ласточка. С полоборота.

Стоим. Жутко в чистом поле.

* * *

«Штабриг 196 танковой… Батальон закончил полностью проделывание проходов на большак и покраску танков в белый цвет».

* * *

Слепило от спрятанного, слегка просвечивающего сквозь пелену маленького солнца. В груди колотится воспламененный дух.

Но дальше идти некуда. Уперлись. Там – немцы. И вдруг осенило: это ведь край земли! Словно с детских лет недоверие – в самом ли деле земля круглая и нигде нет конца ей, – тут вот сейчас нашло подтверждение.