Что-то щелкнуло, внутри меня раздался крик: «Пошел!» – и я понял, что это снова заработал тот самый киноаппарат с пленкой моей памяти, который я остановил недавно. Я устроился во втором ряду моего кинозала, закинул ноги на передние сиденья, шикнул на самого себя, чтобы не шумел, и уставился в экран. Я уже позабыл, что был Матрицей… потому что…

В окно выпал Болтун. Он летел как птица, раскинув руки. И улыбался мне. Он был даже красив. Вот только развороченная спина портила впечатление. А еще он кричал мне:

– Ты ведь убьешь их?! Убьешь?! Обязательно убей! Им нет места в этом мире! Нет места! Нельзя создавать врата в ад, не создав к ним запора… Нельзя! Убей их! Ногой, ногооооо…

Его голос гармонично вплетался в эхо работающего пулемета, и в каждом повороте стволов я слышал: «Убей! Убей!» Так кричал на наших тренировках учитель. Бывший оперативник ТехНадзора, который обучал нас, совсем ничего не соображавших пацанов, куда нужно бить, чтобы выключить кибера в уличной драке. Он кричал нам: «Убей!» – и мы били в резиновую куклу, не имеющую лица. Совсем без лица… Это показалось мне значительным. И мысль о том, что мы были, по сути, нелегальным отделением ТехНадзора, пришла легко и осталась в моей голове. Все оказалось так просто… Мы выполняли мелкую и грязную работу за Технадзор. Создавали прецеденты, на которые должны были реагировать киборги, а на их действия уже в свою очередь реагировал Технадзор, И тем же объяснялись наши отмазки от уличных облав, арестов. Значит, я даже не был экстремистом, нелегально работал на государство. Смешно.

Я засмеялся. И вспомнил, что так смеялась Наташка… В постели, утром… У нее был до странного приятный смех. Лучистый. Как сияющее маленькое солнышко. Этот смех переливался, и я нежился в его лучах. Она так смеялась. Лучисто… Маленькое солнышко ее смеха стало наливаться красным, поплыло языками пламени и превратилось в пылающее окно нашей штаб-квартиры, как мы любили называть то место, где обычно собирались перед очередной акцией. Оплывающая краска эмблемы на стене… Расколотая микросхема. Наш штаб. И ракета, термическая, которую пустили к нам в окно в ответ на нашу очередную вылазку. А моя группа опоздала на пятнадцать минут. И поэтому мы стоим и смотрим снаружи, а я вижу, как солнышко Наташкиного смеха наливается красным… Она смеялась в постели. Наверное, черная малышка Вуду тоже смеялась бы… Но солнышко смеха может налиться красным… красным… красным… Слово дробится по уголкам моего сознания. Эхо.

Я снова увидел себя Матрицей, которая скользит по красным волнам Виртуальности. Идет по узким видеоканалам, скачет по кабелям оптоволокна. Странная и непонятная жизнь. Я-Матрица скачет по кабелям и смотрит через видеокамеру, подвешенную к потолку. Я вижу молодого японца, что согнулся в почтительном поклоне перед старым-старым черным королем… Это последняя почесть, я знаю. Или Матрица знает? Кто из нас кто…

Кто я? Ответ приходит сразу. Я большая Матрица. Живая, по странному стечению обстоятельств. Но чужая этому миру, чужая… Или я просто послан кем-то из Зеленограда, чтобы узнать, что такое ветер? Откуда я знаю про Зеленоград? Откуда? Ответ не приходит. Я все-таки не знаю, кто я. И зачем я.

А еще есть вопрос «Почему?» Вдруг всплывает в моем мире лицо Тройки. «Почему, – говорит Тройка, заслоняя собой мой кинозал, – почему я не хозяин у себя дома?!»

Я отталкиваю его… Кричу: «Но ведь это неправильные методы! Методы!!! Так нельзя!»

«А у тебя есть свои методы? – спрашивает Тройка и превращается в Антона. – Есть методы? Или нет? Ты хочешь что-то изменить? Измени! Если можешь. Можешь, но не делаешь… Методы… Теперь новое время! Мы устали быть чужими в своей стране! Хватит… хватит… хватит…»

Антон превращается в большого ворона, он взмахивает крыльями и садится рядом на кресло. Меня хлопают по плечу и я, обернувшись, вижу Костю Таманского, он протягивает мне микрофон и спрашивает: «А какое у вас мнение?!»

Я отталкиваюсь от него. Лечу куда-то в экран своего маленького кинозала и кричу: «Это все не мое! Не мое! Я тут чужой! Чужой!»

«Чужой!» – громко каркает большой ворон.

И лупит меня клювом в лоб. Мне не больно, а даже приятно. Я заворачиваюсь в медленном падении вдоль своей оси… И вижу большую, в мой рост, микросхему, которая надвигается на меня, надвигается… «Давай! – кричит позади ворон. – Давай!» Я размахиваюсь и бью изо всей силы в центр микросхемы! Боль в костяшках пальцев бьет в ответ. Микросхема раскалывается и…

И все пропало. Я один в комнате. Только я. И разбитое зеркало.

Я открыл глаза. На меня устало смотрел Тройка. Он сидел на маленькой корзинке для грязного белья и прихлебывал из бутылочки пиво.

– Прошло? – Его голос был непривычно звонким.

– Да вроде… – Я с трудом разлепил непослушные губы.

– Не торопись, «Маэстро» так быстро не уходит. Будет немного трудно говорить, и цветопередача будет хромать. Посиди.

– Откуда ты все знаешь? – Я почувствовал, что вода стала довольно прохладной. Сколько я тут пролежал?

– Знаю, – просто ответил Тройка. – Я много чего знаю. Достоинством этой дряни является довольно медленное привыкание. Иначе я бы на ней до конца своих дней сидел… Ладно. Ты давай горячий душик прими, вода небось окончательно остыла. Сразу в норму придешь… Вот. И вылезай, там Мартин с Таманским вернулись.

Я встал. Открыл воду… И вдруг увидел, что вода, в которой я сидел, была черной. Или это шалила цветопередача, как предупреждал Тройка?..

– Я бы им не доверял, – сказал Мартин, когда мы возвращались к нашему «саабу».

Возле него ожидали две маленькие фигурки, в одной из которых я опознал Цунэго. На сей раз японец был в мешковатых серых шортах и яркой футболке с изображением, кажется, горы Фудзи. А может, просто какого-нибудь вулкана Котопахи, черт их разберет, они все похожи.

– Этим двум или Ояме и Сэйтё?

– Ояме и Сэйтё. Про этих двух я еще ничего не знаю. Кто они?

– Можно сказать, наши люди. Нейтральные японцы, которым выгодно нагадить и Тодзи и Ояме. Анти-якудза плюс анти-гурэнтай.

– Бог мой, кого только нет в Москве…

Я искоса посмотрел на Мартина и подумал, что в первый раз он выглядит по-настоящему уставшим. Лейтенант-разведчик, он же гомосексуалист-премия, он же усталый и измотанный парнишка, влезший в самую гущу свалки и защищающий любимого человека… или любимых людей.

– Здравствуйте, господин Таманский, – сказал вежливо Цунэго, когда мы подошли вплотную. – Это – Акио, больше никого не смог найти. Обстановка, вы понимаете меня…

– Добрый день, господин Таманский, – сказал Акио.

Лицом он как две капли воды походил на Цунэго, но был повыше и одевался поскромнее – в дешевый синтетический костюм синего цвета, к тому же коротко стригся. В руках Акио держал металлопластовый чемоданчик подозрительно знакомого вида.