В последнее время много удивительных слухов стало распространяться о маленьком лорде Фаунтлерое. Миссис Диббль так осаждали посетители, приходившие к ней купить на пенни иголок или тесемок, а главное, чтобы послушать ее рассказы, что колокольчик ее маленькой лавочки чуть было не испортился от постоянного звона. Она знала в точности, как были меблированы комнаты маленького лорда, какие дорогие игрушки были ему куплены дедом, какой хорошенький пони ожидал его со специально приставленным грумом, а у подъезда – маленький кабриолет. Она могла также сообщить о том, что говорили про ребенка многочисленные лакеи, видевшие его в день приезда; как вся женская прислуга в людской негодовала потом на старого графа по поводу разлуки мальчика с матерью и как они все жалели его, когда он совсем один вошел в библиотеку к деду. «Ведь нельзя было предугадать, как его сиятельство встретит внука; известен его сердитый и требовательный нрав».

– И представьте себе, – продолжала миссис Диббль, – мистер Томас говорит, что ребенок не ощущал ни малейшего страха. Он сидел, улыбался и разговаривал с его сиятельством, как будто они были друзьями со дня его рождения. И сам граф был так поражен, что, говорит мистер Томас, только молча слушал мальчика да таращил на него глаза из-под насупленных бровей. Но мистер Томас того мнения, что в душе граф очень доволен и даже гордится своим внуком. Еще бы! Такой красивый и воспитанный мальчуган, хотя и немного со странными манерами… Мистер Томас говорит, что лучшего и не сыскать…

Затем из уст в уста передавался со всеми подробностями случай с Хиггинсом; достопочтенный мистер Мордант рассказывал об этом у себя за обедом. Слуга, слышавший разговор, рассказал эту историю на кухне, а оттуда она разошлась повсюду с быстротой лесного пожара.

Когда же сам Хиггинс появился в городе на базаре, то его наперерыв стали расспрашивать о мельчайших подробностях; подвергли допросу и Невика, который должен был в доказательство показывать записку маленького лорда, подписанную «Фаунтлерой».

Одним словом, жены фермеров нашли обильную пищу для разговора за чайным столом, – вот почему в ближайшее воскресенье все явились в церковь со своими мужьями, которые и сами интересовались наследником старого графа.

Частое посещение церкви не входило в привычки графа, но в это воскресенье он решил отправиться туда. Ему хотелось показаться в огромной фамильной ложе, имея рядом с собой хорошенького внука. Народу всюду было очень много, толпились во дворе, толкались у ворот и на паперти; все с любопытством спрашивали друг друга: приедет старый граф или нет? Вдруг в разгаре споров какая-то старая женщина воскликнула:

– Посмотрите, посмотрите, ведь это, должно быть, мать! Какая молодая и хорошенькая!

Все слышавшие обернулись и стали смотреть на стройную фигуру в черном, идущую по тропинке. Она откинула вуаль, и присутствующие могли видеть ее прелестное личико и чудные вьющиеся волосы. Молодая женщина, однако, совсем не думала об окружающих ее людях; все ее мысли были сосредоточены на Цедрике, его посещениях, его радости по поводу нового пони, на котором он накануне приехал к ней, сидя очень прямо в седле, гордый и сияющий. Но вскоре она все-таки заметила, что привлекает общее внимание и что ее появление произвело некоторую сенсацию. Она заметила это, потому что какая-то старуха в красном платке низко ей поклонилась, затем другая сделала то же, промолвив: «Да благословит вас Бог, миледи!» Мужчины один за другим поснимали шляпы, когда она проходила мимо. В первую минуту она не поняла, в чем дело, но затем ей стало ясно, что ее приветствуют как мать маленького лорда Фаунтлероя. Она застенчиво покраснела, стала улыбаться и кротко благодарила всех за приветствие. Для женщины, прожившей всю жизнь в шумном, людном американском городе, такое приветствие толпы было непривычно, но все же глубоко тронуло ее. Едва она прошла в церковь через каменный портал, как произошло общее движение: на дороге показался роскошный экипаж владельца замка.

– Вот они! – пронеслось от одного зрителя к другому. Карета подъехала и остановилась у церкви; Томас соскочил с козел, открыл дверцу, и мальчик, одетый в черный бархат, с развевающимися золотыми локонами, выпрыгнул из экипажа.

Мужчины, женщины и дети с любопытством смотрели на него.

– Весь в капитана! – говорили те из них, которые помнили его отца. – Вылитый отец, честное слово!

Между тем Цедрик стоял, освещенный солнечными лучами, и с нежнейшим участием следил за графом, который выходил из экипажа при помощи Томаса. Потом он протянул ему руку и храбро подставил для опоры свое плечо, точно был семи футов ростом. В противоположность другим, маленький лорд, видно, не ощущал ни малейшего страха по отношению к своему строгому дедушке.

– Обопритесь на меня, – послышался его голос. – Посмотрите, как люди рады вас видеть и как они все хорошо вас знают!

– Сними шляпу, Фаунтлерой, – сказал граф. – Они кланяются тебе.

– Мне?! – воскликнул Фаунтлерой, моментально снимая шапочку и обнажая перед толпой свою светлую головку; он смотрел на них блестящими удивленными глазами, стараясь поклониться всем зараз.

– Благослови вас Господь, милорд, – сказала та же старуха в красном платье, которая приветствовала его мать.

– Благодарю вас, сударыня, – ответил Фаунтлерой.

Затем они вошли в церковь и прошли к своему месту, затянутому занавесями и покрытому красными подушками, сопровождаемые взглядами толпы.

Как только Фаунтлерой уселся, он сразу заметил, что против него в отдалении сидела, улыбаясь, его мама; потом, оглядываясь по сторонам, он увидел сбоку у стены две коленопреклоненные фигуры, высеченные из камня, в странных одеяниях; они были обращены друг к другу лицом и стояли по обе стороны колонны, поддерживающей два высеченных из камня молитвенника. Их поднятые руки были сложены как бы для молитвы. На дощечке возле них были вырезаны слова, из которых он мог разобрать только следующее:

«Здесь покоится прах Грегори Артура, первого графа Доринкорта, а также Алисоны Гильдегарды, его жены».

– Нельзя ли мне задать вам один вопрос? – спросил Цедрик, сгорая от любопытства.

– Что такое? – спросил граф.

– Кто они?

– Это твои предки, они жили несколько сот лет тому назад.

– Не от них ли я унаследовал свой почерк? – спросил Цедрик, с почтением глядя на изваяния.

Затем он открыл молитвенник и погрузился в чтение. Когда заиграл орган, он встал и посмотрел на мать. Он очень любил музыку, и они с матерью часто пели вместе, поэтому он и теперь присоединил к остальным свой нежный, чистый голосок. Между тем граф задумчиво сидел на своем месте и не спускал глаз с мальчика. Цедрик стоял с открытым молитвенником и пел вместе с другими. Его милое личико было немного приподнято, а солнечные лучи, пробиваясь сквозь церковные окна, освещали его золотистые кудри. Мать, глядя на него, почувствовала, как сердце ее затрепетало. Она горячо молилась о счастье своего ребенка и от всей души просила Бога, чтобы Он надолго сохранил чистоту его души и поддержал его в той новой жизни, которая так неожиданно выпала ему на долю.