принять готовую к сдаче крепость, а пока только везу весьма дерзкое послание от одного царя другому царю, и если последний крепко вспылит, прочтя его, то Кратону не­сдобровать.

В этом случае оставалось или быстро переманить фра­кийцев на свою сторону, или доблестно сразиться с ними и всех перебить, или же попросту унести ноги.

Я оставил «бессмертным» свой гиматий, неудобный для жаркой схватки и кошачьих прыжков, и отправился в кре­пость.

Последний царь Вавилона Набонид принял меня в са­мой высокой башне Сиппара. Он сидел на своем походном троне с очень высокими и мощными ножками. Под ногами, обутыми в сандалии с золотыми ремешками, стояла золотая подставка в виде трех черепах.

У вавилонян один только царь имел право носить на себе сразу несколько одежд. Кроме того, только царская рубашка, называвшаяся «канди», имела такую длину, что скрывала ноги почти полностью, до самых стоп. Царскую рубашку ткали из тончайшей белой шерсти непорочных ягнят менее чем годовалого возраста. Поверх канди царь носил довольно узкий плащ, конас, с закругленными по бокам краями, который весь был обшит длинной пурпурной бахромой. На конасе царя Набонида сверкали золотые звез­ды, а на спине, как мне рассказывали, красовался золотой месяц весом в мину. Царь был также плотно подпоясан, и на конце длинного пояса висела двойная кисть с тонкими золотыми пластинками. Головной убор царя назывался «кидарис». Белый войлок кидариса был также украшен золо­тыми изображениями луны, которой поклонялся Набонид (его предшественники поклонялись солнцу, поэтому рань­ше царский кидарис украшали маленькими розетками). На вершине кидариса сверкал золотой шишак, а низ головного убора был обвязан белой лентой, более широкой спереди. Длинные концы этой ленты, украшенные бахромой, сви­сали позади.

На каждой руке царь носил по два браслета: на запя­стье — с изображением луны, а выше локтя — в виде не­большого разомкнутого обруча.

Рассказываю об одежде вавилонского царя так по­дробно по двум причинам. Во-первых, нет уже ни ва­вилонских царей, ни таких одежд. Во-вторых, кроме как великолепием одеяний, ничем Набонид не запом­нился. Это был некрупный и очень малокровный с виду человек, так густо умащенный ароматическими масла­ми, что блестел лицом и весь тяжко благоухал, как на­бальзамированный труп. Светлые, невыразительные гла­за и довольно редкая, но очень прихотливо завитая — причем с золотыми нитями — борода дополняли образ бесполезно вызолоченной немощи.

Двое нубийцев, ростом и мощью своих мускулов, еще более унижавших бледного царя, стояли по сторонам от трона и вяло раскачивали огромными страусовыми опахалами. Мухи отлетали в сторону так же вяло.

Я приветствовал царя с положенной цветистостью речи, однако почтил его довольно дерзким поклоном — всего лишь кратким кивком головы. Набонид сохранил бесстра­стность. Стражи его не шелохнулись.

Когда я показал Набониду цилиндр с посланием Кира, один из сановников бросился ко мне и выхватил цилиндр из моих рук. Особым кинжальчиком, похожим на те, что я всегда носил за поясом, он срезал Кирову печать, не повредив ее, быстрым движением достал пергамент, раз­вернул его, тщательно обнюхал с обеих сторон и наконец, упав на колени перед царем, протянул развернутый пер­гамент прямо к глазам своего повелителя.

Набонид медленно прочел слова царя Кира, написанные на арамейском языке.

Выражение его лица ничуть не изменилось.

По движению его глаз видно было, что он прочел по­слание повторно. Потом поднял взгляд. Сановник сразу отскочил в сторону и свернул пергамент.

— Царь Кир пришел с войском в мою страну,— задум­чиво проговорил Набонид.— Он идет на Вавилон.

— Мне неизвестна воля моего царя,— сказал я.— Пойдет царь персов на Вавилон или нет, я не знаю.

Набонид вперился в меня тусклым, ничего не выра­жавшим взглядом и сказал:

— Ты не перс.

— Не перс,— согласился я.

— А кто?

— Наполовину эллин, наполовину сириец, а точнее, набатей.

— А кто твои боги?

— Я поклоняюсь многим богам, и прежде всего тем, на чьих землях нахожусь.

— Значит, здесь ты готов поклониться и принести жерт­вы великому Сину?

— Здесь, в этой крепости,— отвечал я, весь подобрав­шись для первого прыжка,— перед тобой, царь Вавилона я готов принести жертвы Сину, ибо великий бог Син, как мне известно, имеет свою долю власти на небесах. Здесь царь. В других местах я сначала должен узнать обычаи и богов-покровителей тех мест. Так издавна поступают все эллины.

— Вот как царь персов пытается уверить меня, будто ему подчиняется уже весь свет и он, только он один, ис­полняет волю всех известных богов... Я слышал, Кир очень бережет своих персов и они, будто послушные овцы, зовут его Пастырем.

— Да, царь персов любит свой народ.

Набонид опустил веки, а потом посмотрел на меня по­луоткрытыми глазами.

— Пусть царь персов попробует остановить великие реки и взять приступом стены Вавилона,— сонно проговорил последний вавилонский властитель,— Пусть попробует. Если ему удастся сделать и то и другое, я буду готов по­верить, что он исполняет волю самого могущественного из богов. Может быть, царь персов замыслил еще что-то, никому не ведомое?

Какой-то дух толкнул меня прямо в сердце. Оно ис­пуганно содрогнулось, и я стал говорить нечто, как мне кажется, не предсказанное никакими вавилонскими звез­дами.

— Замыслил, царь Набонид, это верно.

Веки Набонида, дрогнув, поднялись. Царь проснулся.

— Что же? — полюбопытствовал он.

— Царь персов не будет останавливать великих рек, хотя может. Царь персов не станет сокрушать стен Вавилона, хотя способен это сделать. Он замыслил сделать так, чтобы жизнь шла своим естественным чередом. Реки должны течь с более высоких мест к более низким. Цари должны править в сердце государства, а не из далекой пустыни. Великим богам должно приносить жертвы... Наконец, война должна быть войной, а не посмешищем. Великий бог Мардук был покровителем Вавилона. Исполняя волю Мардука, царь персов пришел, чтобы узнать, может ли царь Вавилона поддерживать порядок вещей: течение рек, а также естественные обычаи мира и войны. Царь персов хочет узнать, остались ли вавилоняне, которые готовы защищать свою землю, потому что им дорога собственная земля и соб­ственная свобода. Если таковые остались, то царь Кир с радостью поможет такому народу процветать и множиться, ибо исполняет волю богов.

Закончив речь, я приложил немалые усилия, чтобы са­мому быстро вспомнить ее слово в слово и трезво оценить, до какой степени дерзости я дошел, говоря за царя Кира его сокровенные мысли, которые сам же только что при­думал.

Набониду крепко досталось, поэтому мне можно было ожидать заслуженного наказания.

Вавилонский владыка долго смотрел на меня присталь­ным взглядом, а потом, так ничего и