Источники донесли до нас список ее приданого. Если учесть, что эта девушка из знатного рода, остается только удивляться. Вот этот список: два матраса, подушка, две лестницы, две кастрюли, два кухонных горшка, статуэтка Девы Марии из алебастра, статуэтка Девы Марии из серебра, изображение св. Франциска, Распятие, 6 мер муки, 45 кур, 4 улья и небольшой участок земли, засаженный виноградниками и оливковыми деревьями на сумму в 5 тысяч реалов. Практически ничего. Описывая унижения знатного, но бедного человека, Сервантес писал: «Как волнуется нищий дворянин — вдруг заметят, что одна пуговица у него деревянная, другая стеклянная, третья из металла». Ведь это позор, но купить одинаковые пуговицы — товар для него дорогой — он не может.

Ему было за 40, когда он начинает писать свое великое произведение. Для XVI века 40 лет — это старость. К тому же калека, на его попечении сестра. И своя семья — он, жена и дочь Изабелла. Его дочь бесприданница, и мужа ей найти трудно. По существу они нищие. Женщины шьют одежду по заказам богатых людей, потому что прокормить их своим литературным трудом Сервантес не может. Он пытается, все время что-то пишет. Но денег это не приносит. С детства он сохранил любовь и верность театру. Где-то на задворках Мадрида он организовывает маленький театрик, но театр прогорает. Он пишет нравоучительные пьесы в надежде облагородить общество, но публика не хочет это смотреть…

Он начал писать «Дон Кихота» в тюрьме, куда был посажен на три месяца. Дело в том, что король все-таки взял его на государственную службу: собирать налоги. Служба не только оскорбительная для знатного идальго, но и особенно трудно исполнимая лично для Сервантеса. Быть мытарем, выколачивать деньги из бедняков, таких же нищих, как он, — это претит его натуре, несовместимо с его моралью. В результате он недобрал некоторую сумму и попал в тюрьму, так как из-за собственной бедности не мог погасить даже самый незначительный долг. Происходит и другая беда — его отлучают от церкви за то, что он брал налоги с монастырей. Отлучают от церкви человека глубоко и истинно верующего, закончившего свои дни членом Ордена францисканцев…

Но нет худа без добра. Сервантес вплотную приступает к роману. По его собственному признанию, он решил сочинить веселую пародию на рыцарские романы — вот та скромная цель, которая им движет. Пародию на нечто несерьезное, устаревшее, глупое. Потому что за этим глупым кроются очень серьезные вещи. Испания — отсталая страна, она продолжает держаться своих феодальных нормативов в эпоху, когда в других странах Западной Европы началось уже Новое время.

Что же случилось? Испанцы оказались лидерами в Великих географических открытиях и награбили в Америке столько золота, что о дальнейшем экономическом развитии страны, казалось, могли не беспокоиться. А почему оказались первыми? Да потому что за 500 лет Реконкисты они привыкли жить, непрерывно колонизируя, осваивая новые земли. Испанцы дошли до Геркулесовых столпов, поплыли по морям и океанам, достигли берегов Америки, и в то время как в Англии назревает промышленный переворот, во Франции происходят серьезные усовершенствования в мануфактуре, в сукноделии, Голландия основывает капиталистическое производство, здесь — богатые землевладельцы пасут своих овец. Они ведут нерациональное хозяйство, но защищены королевскими патентами.

В образе идальго Дон Кихота, который борется с ветряными мельницами, можно усмотреть образ Испании, сильно отставшей от века. Но есть там и другое. Есть образ самого Сервантеса с благородными порывами и устремлениями. Роман принят публикой, его читают, обсуждают. Кто-то, не самого далекого ума, смеется над Дон Кихотом, хотя мне кажется, что если и смеяться, то разве что сквозь слезы. Но люди смеются, потому что он мельницы путает с врагами, с чудовищами, потому что он проткнул бурдюк, думая, что это дикий вепрь, а оттуда вместо крови полилось вино. Заступился за избитого пастушонка, так в ответ его избили еще больше. Освободил каторжников, сочтя их невинными пленниками, — они его и поколотили. Ах, как смешно!

Не смешно — трагично. И, конечно, часть интеллектуальной публики это понимала. Сервантес пытался за иронической улыбкой, за придуманной, почти сказочной ситуацией спрятать истинное страдание. Рассмеяться, чтобы потом задуматься. Вот, например, из наставлений Дон Кихота для Санчо-губернатора: «Пусть слезы бедняка найдут в сердце твоем больше сострадания, чем дары богатых. Когда придется тебе судить виновного, смотри на него, как на слабого и несчастного человека». Если говорить это серьезно, решат, что ты сошел с ума. Уж лучше прикинуться человеком не от мира сего, и тогда сможешь сказать все, что захочешь. Какой спрос с юродивого? И юродивые во все времена имели колоссальную привилегию — говорить правду в глаза даже тиранам. В «Драконе» у Евгения Шварца притворяющийся безумным бургомистр говорит: «Люди… я сошел с ума, я сошел с ума! Люди, возлюбите друг друга!» Так маскировался Шварц. По-своему маскируется и Сервантес.

Итак, книга принята, ее раскупают. Вот она, слава! Значит, сейчас придут и деньги. И вдруг некто, никому не известный анонимный автор, пишет и издает продолжение «Дон Кихота»! В нем аноним поносит Сервантеса, всячески насмехается над ним, даже над тем, что он — калека… А маститые драматурги и поэты, во главе с баловнем судьбы Лопе де Вегой, очерняют всячески литературный стиль, качества его великой книги.

Конечно, зависть, ревность. Лопе де Вега, безусловно, был талантливым человеком. Его пьесы в те времена пользовались большим успехом, некоторые ставятся в театре и по сей день. Но масштабы несопоставимы. Сервантес — гений, и книга его — на все времена. И, конечно, коль скоро Лопе де Вега умен и талантлив, он должен был понимать, что такое «Дон Кихот», но, как видно, сдержать себя не мог. И он заявляет: «Нельзя писать хуже Сервантеса. Сервантес — худший писатель». Как это унижает Лопе де Вегу!

Однако это был тяжелый удар для Сервантеса. Когда вышло фальшивое продолжение, где его откровенно оплевывали, казалось, он умрет от горя. Он вложил в эту книгу всю душу, все свои помыслы и желания. Но он был воин. И на поле брани, и в жизни. И принял единственно правильное решение — взялся писать вторую часть своей книги. Он сидел над ней дни и ночи и очень скоро закончил.

Теперь, по прошествии веков, мы можем поблагодарить плагиатора и анонима: не напиши он свой мерзкий пасквиль, не было бы второй книги «Дон Кихота». Сервантес уже болел, плохо себя чувствовал, у него было столько житейских проблем! Но фальшивка его подстегнула