Леша Котенок не позвал его в дискуссионный клуб. Якименко не относил себя к диссидентам, хотя большинство его знакомых придерживались иной точки зрения. Кто-то даже называл ретроградом, потому что он защищал старину. И тут оказалось, что есть люди во власти, кто его понимает.

Формально Евгений Кашеваров не был городским управленцем. Только членом райкома — по той простой причине, что возглавлял официальную газету, и по-другому было никак. Но он был человеком власти, ее рупором и проводником. И потому Якименко не сразу поверил, что клуб «Вече» — это не провокация КГБ. Просто ему нечего было бояться. Кто такой краевед? Безобидный любитель старины, копающийся в архивах в свободное от работы музейным смотрителем время. Вот он и пошел туда из чистого любопытства. А оказалось, что Кашеваров — человек прогрессивный, мыслящий широко и при этом ценящий прошлое. Он дал Якименко высказаться перед аудиторией, затем еще и печатную площадь дал. И искренне, как считал краевед, пытался заставить слышать друг друга людей разных взглядов. Даже когда вскрылось то, что собрания прослушивал комитет, Якименко не обозлился на Кашеварова. Понял, что это не инициатива редактора. Просто поверил в порядочность этого человека.

Это же надо! Поднять врачей, первых лиц района, целую толпу самых разных людей, чтобы помочь ему защитить старое кладбище, когда сам он, Якименко, уже отчаялся и мысленно простился с еще одним погибающим клочком старины. И настолько он насолил кому-то, этот Кашеваров, своими взглядами, что его чуть не отправили на тот свет. Его и еще полтора десятка человек.

Сегодня Якименко выписали из больницы, как и всех остальных, кроме Леши Котенка. Но и того уже перевели в обычную палату из реанимации.

— Смотрел телевизор? — спросил его Якименко, когда врач разрешил заглянуть к приятелю на пару минут.

— Когда? — усмехнулся Котенок. — Хотя я понимаю, к чему ты клонишь… Перестройка?

Якименко кивнул.

— Ты сам-то веришь, что они перестроятся? — Лешка еще не мог долго говорить, он начал задыхаться и прилег на ворсистое зеленое одеяло.

— Там наш город упоминали, — сказал краевед. — И ваш с Кашеваровым клуб. Наш клуб.

— Наивный ты, Сашка, — Котенок в изнеможении прикрыл глаза, но нашел силы улыбнуться. — Кашеваров неплохой мужик, но он все равно с властью.

— И что? — искренне удивился Якименко. — Если он с властью, но при этом порядочный и делает правильные вещи, разве это плохо? Почему у тебя всегда только черное или белое? Все, что от КПСС — автоматом плохо! И наоборот! Но ведь это же не так! Посмотри — Антон был с нами, а в итоге… Ты слышал, что он сотрудничал с «Правдорубом»?

Котенок ничего не ответил. То ли уже не мог говорить от усталости, то ли ему уже просто нечем было возразить в ответ. Якименко извинился перед приятелем, пожелал ему скорейшего выздоровления и заторопился на выход. Как раз уже в тот момент в палату заглянула недовольная медсестра. Краевед улыбнулся ей и поспешил прочь.

А сейчас он шел на улицу Профсоюзов. Бывшую Ямскую, машинально поправил он мысленно сам себя. Шел к редакции Кашеварова, потому что знал — сегодня должна выйти вечерняя газета, которую тут же разместят на стенде. Можно было и в киоске купить, и Якименко не было жалко денег. Просто хотелось посмотреть на реакцию непременно собравшихся читателей. Послушать, поспорить, получить удовольствие. А там и сам Евгений Семенович наверняка будет — он же не мог пропустить выход вечерней газеты. Хотя там формально командует девушка Васи Котикова… как ее там? Точно, Зоя — она ведь тоже выступала в дискуссионном клубе. И тоже попала в больницу вместе со своим парнем, а еще вместе с остальными.

Шум он услышал еще в начале длинной улицы, где всего полтора десятка лет назад снесли несколько деревянных кварталов и даже три старинных каменных купеческих дома. Бывшая уютная Ямская стала ущельем, ветреным и промозглым в любую погоду. Ни одного исторического здания не осталось. Так, что там такое? Почему так громко? Сколько же там народу?

Через несколько минут Якименко вышел на небольшую площадь перед редакцией и обомлел. Людей было так много, что сравнить можно было разве только с первомайской демонстрацией. Или с крестным ходом, как было в старину. Найдется ли Кашеваров в такой толпе?

— Подать его сюда! — вдруг закричал кто-то, и толпа взволнованно загудела.

Якименко замедлил шаг.

Глава 28

Инна Альбертовна оказалась бойкой пожилой женщиной и, надо сказать, довольно приятной. Когда мы с Аглаей зашли в квартиру, балансируя с тяжелым ковром, видно было, что радость на ее лице искренняя. А потом был совместный ужин с селедкой под шубой, оливье и вареной картошкой.

Признаться, я думал, что мама Аглаи начнет нас учить уму-разуму, но оказался несправедлив к калининскому кардиологу. Выяснилось, что у моей девушки в семье сплошные врачи — кардиолог на невропатологе и урологом погоняет. А мы как-то все это время семейных дел почти не касались. Даже странно. Сначала я заподозрил неладное, но потом понял: из-за Вани Бужа была некоторая неловкость, Аглае не хотелось грузить меня семейным бэкграундом, а у меня самого… Родители Кашеварова умерли, а про своих маму и папу из прошлой жизни я по понятным причинам не мог рассказывать.

К счастью, разговаривали мы в основном о работе, моей и Аглаи, о жизни в городе и, разумеется, о громких новостях. А точней, об одной.

— Евгений Семенович, вот вы, как человек знающий, что думаете о новом курсе Михаила Сергеевича? — аккуратно спросила Инна Альбертовна.

— Я думаю, что этим нужно было озадачиться еще раньше, — честно ответил я, вспоминая, что в реальности какие-то подвижки были еще при Андропове. — Вспомните первые десятилетия советской власти. Развитие шло семимильными шагами. Да, не всегда удачное, с перегибами. Общество порой не поспевало за государством. А потом они поменялись местами.

— Что вы имеете в виду? — Инна Альбертовна заинтересованно поправила очки.

— Время, — ответил я. — Люди стали другими, у них появилось больше запросов. Накапливались противоречия, недопонимания.