Если устами одного из этих малышей глаголит не Дюпон, то надо поверить в передачу мыслей на расстоянии. Не бывает таких совпадений, чтобы сходились даже детали истории, произошедшей в Инске с моим предшественником по обладанию Даром! Кто-то из этой парочки должен был знать о Воскресителях в прошлой жизни, и этим кто-то вполне может быть Дюпон.

Значит, сейчас, пока я ерзаю на нелепом детсадовском стульчике и обливаюсь потом, он следит исподтишка за мной и наслаждается игрой с огнем, правила которой известны лишь посвященным…

Но кто же из этих двоих, кто?!..

Сногсшибательную историю начал излагать Баринов, но продолжил ее Горовой, и это мог быть искусный ход Дюпона, укрывшегося под маской знатока сюжетных построений.

Пока ясно лишь одно. В список, который я недавно составлял, следует внести коррективы. И подчеркнуть фамилии моих собеседников жирной чертой…

А может, воспользоваться моментом и сделать вид, что я попался на удочку? Но что можно предпринять в данной ситуации?

Мысли бешено мечутся в моей голове, но я так и не успеваю придумать ничего, чем можно было бы ковать железо, пока оно горячо.

Как в аэропорту, из скрытого динамика по залу разносится мелодичная музыкальная заставка, и официальный голос Лабецкого объявляет:

— Господин Цвылев! Прошу вас срочно прибыть ко мне в кабинет. Повторяю: Цвылев Виталий Игоревич, я жду вас в своем кабинете…

Черт, как не вовремя! Интересно, что там стряслось, если потомок агента Малдера решил обратиться ко мне во всеуслышание? Раньше-то он прибегал к посредничеству кого-нибудь из персонала, когда меня вызывал на связь в его кабинет Астратов.

Придется идти. Голос у Фокса какой-то напряженный: наверное, действительно что-то случилось…

Чертыхнувшись для вида сквозь зубы и делая вид, что не очень-то и спешу («Подумаешь, начальство вызывает! Да видал я в гробу всех начальников! Я сам себе начальник!»), поднимаюсь из-за столика, чувствуя на себе взгляды присутствующих в столовой.

Неожиданно за моей спиной раздается грохот бьющейся посуды. Оглянувшись, вижу в противоположном конце зала незнакомого мальчишку, растерянно застывшего с разведенными руками. Под его ногами на полу разбросаны осколки тарелок, и в красной луже борща лежит перевернутый поднос. Сидевшие за соседними столиками вскакивают. Кто-то изрыгает ругательства в адрес разини, кто-то пытается оттереть пятна с одежды, а к месту происшествия уже спешит уборщица с поломоечной машиной, приговаривая: «Ничего, ничего, я сейчас все уберу… И не надо ругаться — такое может быть с каждым…»

Оцепенев, истребитель посуды смотрит на меня так, словно пытается вспомнить, где мы с ним виделись раньше. Однако, встретившись со мной взглядом, тут же отводит глаза, садится на корточки и принимается помогать уборщице собирать осколки посуды.

«Еще один кандидат в Дюпоны?» — думаю я, направляясь к выходу. Почему этот мальчишка так разволновался, услышав объявление Лабецкого? Наверное, сегодня прибыл, потому что еще вчера вечером новичков в Доме не было… А может, он был знаком с настоящим Виталием Цвылевым, но к «Спирали» не имеет никакого отношения? Тогда держись: будет приставать к тебе со всякими расспросами, а ты будешь вертеться ужом на сковородке, чтобы твой собеседник не разоблачил тебя как самозванца…

Ох, и надоело же все это! Возьму и скажу Астратову, что я уже сыт по горло секретной миссией, которую он на меня возложил. Что я устал подозревать каждого, кто не так посмотрел на меня. Что мне осточертело выслушивать устные автобиографии в подробном изложении, а также душещипательные истории о том, что у кого-то на воле остались жена и куча малых детишек. Или больные родители. Или незавершенное дело всей жизни…

И вообще, хочется одного: скорей бы это все кончилось, независимо от исхода!.. Найдем мы Дюпона или нет — какая разница? Взрослый Дом будет существовать, даже если Раскрутке удастся спасти мир. Будет меняться персонал, будет меняться контингент, но карликовое государство, в котором живут вовсе не карлики, отныне и во веки веков будет держать в плену своих маленьких граждан.

Было бы наивно полагать, что, предотвратив конец света, лица, посвященные в тайну реинкарнации, запрут волшебный приборчик под семью замками и будут бить себя по рукам всякий раз, когда в нем возникнет потребность. А потребность такая будет возникать чаще, чем они думают. Кому-то захочется вернуть к жизни гения, ушедшего в мир иной накануне эпохального открытия. Кто-то закажет воскрешение выдающегося политика, кто-то — своего близкого родственника. За деньги. За очень большие деньги. И всегда — тайно, в секрете от всего мира…

Но пока ученые не найдут способа определять, кто является носителем нужной ноо-матрицы, ряды воскрешенных не по заказу будут расти и шириться. Никому они будут не нужны, никому! В том числе и тем, кто хоронил их и лил слезы над гробом. Смерть — надежное средство решения многих проблем, и вряд ли кому-то захочется, чтобы эти проблемы возвращались вместе с воскрешенными.

И тогда «невозвращенцев» будут сплавлять сюда, в этот приют отверженных и обреченных на пожизненное заключение в чужом теле.

Пусть живут, даже если жить такой жизнью им не хочется.

Мы ж не изверги. Мы — добрые…

Я поднимаюсь вприпрыжку по лестнице на пятый этаж, где располагается кабинет заведующего, и тут меня осеняет.

А не случилось ли то, ради чего была затеяна вся эта катавасия? Неужели людям Астратова посчастливилось раскопать сознание Дюпона в чьем-то теле?! Только это могло бы объяснить столь чудовищное попрание конспирации со стороны Лабецкого!..

Погрузившись в эти приятные мысли, я не заме-чаю, что меня кто-то нагоняет сзади. Возвращаюсь к действительности лишь тогда, когда меня хватает за плечо рослый мальчик-блондин типично скандинавского происхождения.

Карапетян. Номер четыре из моего «черного списка».

И, как всегда, не вовремя.

— Чего тебе, Дейян? — недовольно хмурю брови я, пытаясь высвободиться из цепких пальцев армянина. — Меня заведующий срочно вызвал…

— Я слышал объявление, — говорит Карапетян. — Слушай, Виталий, помоги мне, а?.. К Лабецкому кто-то прилетел на джампере, и джампер этот сейчас стоит на крыше… Это — мой единственный шанс, Виталий, вырваться отсюда!

— Интересно, как я могу тебе помочь? Угнать для тебя джампер, что ли?

— Да я тебе все объясню, — торопливо бормочет, озираясь, Карапетян, — ты только согласись!.. Ну, мне это очень надо, понимаешь?

Вот маньяк! Вбил себе в голову, что мир без него не обойдется, и готов на все, чтобы сбежать отсюда!.. А если мы тебя сейчас припрем к стенке?

— Ладно. Я соглашусь тебе помочь, — медленно говорю я, следя за лицом своего собеседника. — Но при одном условии. Если ты мне вразумительно объяснишь, на кой хрен тебе это нужно и что ты задумал…