Бахрушин осторожно взял оружие, осмотрел его со всех сторон. Никаких особых примет на пистолете не было. Выщелкнул обойму.

– Патроны на месте, кроме одного.

Комбата удивляло насколько спокоен в этой ситуации Бахрушин. Сидел себе, рассматривал пистолет, прокушенный ботинок и даже в ус не дул.

– Вот и поговорил я с Борщевым! – вздохнул Комбат, снимая окровавленный носок.

Бахрушин, не меняя выражение лица, снял с полочки журнального столика пачку салфеток, вытащил две и подал Комбату.

– Промокни.

Случилось то, что случалось редко: Комбат чувствовал себя надломленным. Он понимал, что в общем-то взялся не за свое дело, вот и подвел теперь Бахрушина. Будто мало у того неприятностей! Может быть, именно поэтому он так тщательно занялся своей неглубокой раной. Рыхлая бумага легко впитывала в себя кровь.

Затем Рублев долго брызгал на прокушенную пятку из флакончика с туалетной водой.

А Бахрушин тем временем размышлял.

Но уравнение получалось со многими неизвестными и данных для того, чтобы получить ответ, не хватало.

– По-моему, Борис Иванович, получилось так, что ты, сам того не желая, облегчил задачу тем, кто стоял над Борщевым.

– Ничего я не облегчал! Все получилось само собой.

– Да. Но им было выгодно избавиться от подполковника. Теперь они смогут все списать на него, если, конечно, в этом возникнет необходимость. – Иваницкий… – проговорил Бахрушин, – теперь остался только он. И я удивлюсь, если полковник до сих пор жив. Хотя, – задумался он, – наверняка на полигоне у них крутится большое дело. Раз большое, значит у него есть инерция.

– Какая инерция? – не понял Рублев.

– Все большое имеет огромную инерцию.

Остановить такую машину мгновенно невозможно, пока она не выработает свой ресурс.

Значит, Иваницкий им еще понадобится.

– Кому им? Людям в Министерстве обороны?

– Нет, – покачал головой Бахрушин. – Они в этом деле такие же пешки, как и Иваницкий с Борщевым. Получают свои деньги и не более того. А вот настоящий хозяин – это тот, кого ты видел с мулаткой Борщева.

Борис Иванович подложил под носок салфетку и надел ботинок.

– Я думаю, Леонид Васильевич, самое время сейчас заняться Иваницким.

– Да, – усмехнулся Бахрушин, – тебе мало подполковника? Послушай, Борис Иванович, а не кажется ли тебе, что лучше всего нам с тобой будет отдохнуть? – полковник Бахрушин прищурил глаза и хитро посмотрел на Рублева.

– Что-то я вас не понимаю.

– Ну рассуди сам, почему я, ты должны заниматься этим делом?

Комбат удивленно посмотрел на полковника Бахрушина, не в силах понять – говорит тот серьезно или же просто хочет его позлить.

– А зачем жить, Леонид Васильевич, если потом все равно умирать?

– Тоже правильно, – Бахрушин упер руки в колени и поднялся со стула. – Помочь я тебе ничем не могу.

– Вы же говорили есть бумаги.

– Бумаги, бумаги… – зло скривил лицо Бахрушин. – Завтра они сделают так, что эти бумаги гроша ломаного стоить не будут, – Леонид Васильевич остановился, как бы раздумывая, стоит ли выдвигать ящик письменного стола или же закрыть его на ключ и забыть о его содержимом.

Комбат понимал, Бахрушин близок к нервному срыву, но не торопил его с принятием решения.

– И все-таки, – тихо произнес полковник ГРУ, – там, на полигоне, есть что-то, о чем узнал во время проверки майор Кудин.

Именно это его и погубило – голову даю на отсечение.

За свою жизнь Леонид Васильевич привык не доверять произнесенным словам, его скорее интересовала интонация, с какой их произносили. И в который раз он вспомнил короткий телефонный разговор со своим подчиненным майором Кудиным, когда тот докладывал, что на полигоне все в идеальном порядке, никаких нарушений не обнаружено. Бахрушин искал хоть малейшую подсказку, заранее зная, что майор и не старался заложить ее в это донесение, наперед зная, что разговор прослушивается. Наоборот, Кудин хотел убедить подслушивающих, возможно, того же подполковника Борщева, что ни о чем не подозревает.

Рука Бахрушина сама потянулась к ящику письменного стола. И вот уже на столе появились старательно склеенные листы – копии плана полигона, предусмотрительно снятые Бахрушиным с оригиналов на ксероксе. Комбат встал за спиной у Леонида Васильевича и смотрел на план. Бахрушин, склонив голову к плечу, беззвучно шевелил губами и озабочено цокал языком.

Наконец он повернулся к Комбату.

– Мы с тобой, Борис Иванович, до сих пор шли в не правильном направлении.

– Почему же?

– Когда идешь в правильном направлении, быстро приходишь к цели.

Возразить на это было нечего.

– Раньше мы с тобой каким вопросом задавались?

Комбат почесал небритую щеку:

– Мы пытались понять, что хранится на этих чертовых складах.

– Абсолютно правильно, Борис Иванович.

Но это, так сказать, окончательный вопрос.

А существуют еще и промежуточные. И если не можешь ответить на основной, не можешь сразу добраться до цели, то попытайся продвинуться к ней на один шаг, на два… Главное, двигаться в нужном направлении, – и он постучал твердым ногтем по плотной бумаге плана полигона.

– На какой же вопрос мы можем ответить сегодня? – спросил Комбат.

– Давай попробуем с тобой найти ответ на следующий вопрос: где может находиться то, из-за чего разгорелся весь сыр-бор?

– Конечно же на полигоне.

– Он перед тобой, – Бахрушин расправил план, и они уселись по разные стороны стола.

– План не могли изменить, подсунуть в архив липу? – поинтересовался Рублев.

– Нет. Я делал копию с оригинала, выполненного в пятидесятые годы. Какие-то детали могут теперь и не существовать, какие-то добавились, но масштабных работ на полигоне не производилось с начала шестидесятых.

Вскоре Борис Иванович Рублев уже вполне ориентировался в лабиринтах складов, которые уходили под землю тремя уровнями.

Борис Рублев проснулся на рассвете и сразу же поднялся, несколько раз махнул руками, присел. Суставы хрустнули, он потянулся и, направился в ванную комнату. Сегодня Комбат решил не заниматься физкультурой, а сразу приступить к делу. Ведь он пообещал Бахрушину съездить под Смоленск на законсервированный военный полигон и попытаться, если сможет, разобраться на месте что там и к чему.

Он поставил чайник на плиту, а пока тот закипал, обильно намылил щеки и стал бриться. Все движения Рублева были точны, и его, как всегда перед делом, охватил боевой азарт.