– Верно догадался. Священник был последним человеком, который их объездил. После его посещения девки мои пропали бесследно. И я хочу прижать попика, чтобы узнать, что с моими девицами случилось.

– А для чего вам тогда тело этой малышки? Простите, но вы ведь не забрали его лишь затем, чтобы, как добрый самаритянин, устроить девице достойные похороны?

– Это наша единственная наживка для крупной рыбины, а именно – прелата церкви Святого Лаврентия. Скажем прямо: Раймон де Ноай не брал Жанетт без кнута. И оставил на ее теле следы, которые могут заинтересовать не только епископа, но и белые сутаны отцов-доминиканцев. Это наш туз в рукаве во всей этой игре, потому что благодаря этому священник окажется у нас в руках.

– Не знаю только, как надолго, – сморщил нос парень. – Эта маленькая шлюшка начинает разлагаться. Через пару дней завоняется, потом в теле ее появятся черви, после…

– Знаю, что будет после, – рявкнул Вийон. – И как раз прикидываю, что делать, дабы эти вот последствия оттянуть как можно дальше.

– Можно спрятать тело на кладбище Невинноубиенных, – предложил мальчишка. – Я там живу, около старого дуба. Сунем ее в холодный склеп, где она будет в безопасности несколько дней. А за это время придумаем, как пробраться в дом священника.

– Согласен, – кивнул Вийон. – Хорошая идея. Поехали на кладбище.

Они быстро свернули в путаницу переулков позади парижского торжища. Оставили повозку в болотистом заулке, забрали тело и побрели обезлюдевшими улочками к погосту, на котором всякий день царили преступление и разврат, куда тянулись нищие, больные, воры и честны́е преступники, чтобы пить и развлекаться на старых могилах. Каменные плиты служили им постелями, на которых они забавлялись с проститутками, а склепы – исповедальнями, где они исповедовались компаньонам, раскрывая планы будущих преступлений и краж.

Нежданно от Сены пришел влажный туман, скользнувший длинными языками меж усадеб и лавок, превращая улицу в пропасть, в которой мелькали стаи ужасных призраков и мар прямиком из снов безумцев.

Они вошли на кладбище через размалеванные и проржавевшие ворота на углу ля-Линжери и Ронери. Продвигались в туманных испарениях, мимо мокрых надгробий, накрененных деревянных крестов над могилами бедняков. Вийон осматривался в поисках какого-то сарая или часовенки, в которой обитал Кроше.

– Уже недалеко, – выдохнул малец. – Пойдем вон к тому дереву.

В самом центре кладбища рос старый засохший дуб, целясь растопыренными когтями сучьев в небеса. Вийон осмотрелся, ища место, куда бы положить тело, как вдруг рядом с деревом шевельнулось нечто темное. Он вздрогнул, в первый момент приняв эту мрачную фигуру за изображение Христа с разбитой могилы. Сгорбленный и печальный человек с лицом ребенка выпрямился, окинул их взглядом.

– Он нас увидел! – зашипел Вийон. – Черт побери, он увидел труп!

– Это Ангелин, городской немой дурачок, – фыркнул мальчишка. – Тело его и душа одинаково покручены – совсем как дьяволовы рога. Приходит он в церковь Святого Лаврентия и приносит кресты на строительство нового алтаря. А сперва вырезает их из старых деревьев – вон его знак.

И правда, Вийон вспомнил уже немого, которого пытался расспросить в церкви о прелате, когда тот исчез с глаз поэта. Странный человек как раз вырезал на коре старого дуба отчетливый беловатый крест. Поэт видел, как он забрал две толстые ветки, отрубленные от дерева, а потом зашагал к воротам и растворился в тумане… А может, и не было его?

И отдали Иакову всех богов чужих, бывших в руках их, и серьги, бывшие в ушах у них; и закопал их Иаков под дубом, который близ Сихема.[111]

Кто сказал это? Вийон? Немой? Кроше? Погоди, а куда исчез малой? Вийон пораженно осматривал кладбище, напрягая взгляд, пытаясь заметить что-то еще, кроме выщербленных крестов и разрушенных склепов.

– Кроше? Где ты?

– Тут, рядом, – голос ребятенка, казалось, доносился прямо из-под ног Вийона. Поэт осмотрелся, но нигде не мог разглядеть щуплой фигуры мальца.

– Да здесь я, под твоими ногами, – засмеялся Кроше.

Вийон опустил взгляд и покачал головой. В земле, меж корней дерева, оплетавших небольшую каменную могилу, зияла дыра – большая, вымытая дождями да водой, а может, образовавшаяся на месте провалившейся могилы. Мальчик сидел там – на поверхности торчала одна голова. Корчил рожи.

– Вот оно, царство господина Кроше, – сказал весело. – Тут я и живу, прихожу каждую ночь. Не бойся, эта дыра куда больше, чем кажется. В ней бы и весь Париж поместился со всеми рынками и виселицами!

Вийон свалил с плеча труп Жанетт. Кроше подхватил его, оплел руками, словно паук, и приподнял голову.

– Как мы встретимся и что ты собираешься делать?

– Пойду на исповедь. То есть поболтаю со священником. Попытаюсь узнать, как войти в плебанию. Потом приду сюда – и что-то решим.

– Стало быть, удачи с раскаянием. Кайся во грехах и молись сколько есть мочи, а я пока подремлю, – сказал весело парнишка. – До встречи, Вийон.

Он нырнул в дыру, как толстая крыса или червяк, просверливающий человеческое тело, втягивая за собой труп Жанетт, завернутый в попону. Исчез, словно и не было его никогда.

– И как же мне вам помочь? – выдохнул Вийон во тьму исповедальни. – Не хотите сказать, что вас мучает, кто тот таинственный человек, который вас преследует? Я бы охотно вас от него освободил, но – ей-же-ей! – скажите мне хотя бы его имя! Пока что невозможно говорить с вами откровенно, поскольку на мессе постоянно окружают вас прихожане, а из дому вы вообще не выходите. Впустите меня в плебанию, и я уверяю, что ваш преследователь убедится, как сложно жить с чинкуэдой между ребрами. Уверяю, что, когда предложу я ему полфута хорошей миланской стали, он развеется словно дым.

– Даже если бы я говорил тебе на арго или ротвельше[112], даже если бы показывал на языке знаков, он бы услышал. Он все слышит, сын мой.

– Отчего же вы тогда просто не выйдете? И не предадите себя хотя бы под опеку епископа?

– Я – пленник в собственном дому, – застонал прелат, а в голосе его послышалась боль. – Спаси меня, добрый человече, и пускай даже ты содомит или убийца, дам я тебе такое отпущение, что сможешь ты живым войти в Царствие Небесное.

– Я бы предпочел золото, ваше преподобие. Отпущение можно дать, можно забрать. А кроме того, всякое отпущение требует пожертвования, а я, как человек простой, предпочитаю брать, а не давать. Да и, сказать честно, я и так уже слишком потратился в связи с вашим делом, чтобы довольствоваться парой здравиц. Говорите, что вы пленник… Но ведь на мессу вы ходите. Отчего же не выйдете со мной из церкви – пусть бы и сейчас вот, немедленно?! Обещаю вам безопасность!