Я оплакивал бесцельно прожитые годы — годы без Джо, бездрузей, без работы. Я плакал из благодарности — я вновь обрел возможностьработать. Разумеется, полной уверенности у меня не было и быть не могло —восемь страниц ничего не доказывали, но я все-таки склонялся к мысли, чтохудшее позади. И я плакал из страха, как плачем мы все, попав в ужаснуюпередрягу и выйдя из нее живыми. Я плакал, потому что внезапно понял: со днясмерти Джо я шагал по белой линии, прочерченной посреди мостовой и разделяющейвстречные полосы движения. И каким-то чудом меня перенесли в безопасное место.Я и представить себе не мог, кому я обязан своим спасением, но вот это как разволновало меня в последнюю очередь — ответ на этот вопрос я мог поискать и вдругой день.

Я выплакал все, что мог. А потом спустился к озеру и поплыл.Вода быстро охладила мое разгоряченное тело: я словно заново родился.

— Назовите ваше имя и фамилию для внесения в протокол.

— Майкл Нунэн.

— Ваш адрес?

— Постоянно проживаю по адресу — Дерри, Бентон-стрит,четырнадцать, но у меня также есть дом в Тэ-Эр-90, на озере Темный След.Почтовый адрес — абонентский ящик номер восемьсот тридцать два. Дом находитсяна Сорок второй дороге, отходящей от Шестьдесят восьмого шоссе.

Элмер Дарджин, опекун ad litem Киры Дивоур, помахал пухлойручкой перед лицом, то ли отгоняя назойливое насекомое, то ли показывая мне,что пора ставить точку. В принципе я бы с ним согласился, но, откровенноговоря, мне хотелось продолжить, взяв пример с маленькой девочки из «Нашегогорода», которая сказала, что ее адрес — Гроверс Корнер, штат Нью-Хемпшир,Америка, Северное полушарие, Земля, Солнечная система, галактика Млечный Путь,Мир Господень. Наверное, потому, что я нервничал. Дожив до сорока лет, яникогда не участвовал в судебном процессе. И хотя находились мы вконференц-зале адвокатской конторы «Дарджин, Питерс и Джарретт» на Мостовойулице в Касл-Роке, я полагал, что для меня процесс уже начался.

Тут необходимо упомянуть об одной мелочи, которая оченьудивила меня. Стенографист пользовался не привычной машинкой с клавишами,похожей на арифмометр, а стеномаской, которая закрывала нижнюю половину еголица. Такие я видел только в старых черно-белых гангстерских фильмах, в которыхДэн Дурие[86] и Джон Пэйн[87] разъезжали в изрешеченных пулями «бьюиках», ссуровыми лицами и дымящимся «Кэмелом» во рту. Чем-то стенографист напоминалпилота допотопного истребителя, какие давно уже отправлены на свалку истории.Странное он являл собой зрелище, а уж особенно странным казалось его монотонноебормотание: стенографист повторял все, сказанное присутствующими.

— Благодарю вас, мистер Нунэн. Моя жена прочитала все вашикниги и говорит, что вы — ее любимый писатель. Я хочу, чтобы это внесли впротокол. — Дарджин добродушно хохотнул. Почему нет? Толстякам свойственнодобродушие. Толстяков я, надо сказать, люблю. Большую их часть. Потому чтонеобъятная талия обычно свидетельствует о легком характере. Но есть среди нихподвид, который я называю Злобные маленькие толстяки. С ЗМТ лучше несвязываться, если, конечно, можно этого избежать. Они сожгут твой дом иизнасилуют твою собаку, если ты дашь им половинку повода и четвертушку шанса.Редко кто из них вытягивается до пяти футов и двух дюймов[88] (по моимприкидкам, рост Дарджина), а в большинстве своем не дотягивают и до пяти футов.Они часто улыбаются, но улыбка не затрагивает их глаза. Злобные маленькиетолстяки ненавидят весь мир. А особенно люто они ненавидят тех, кто можетпосмотреть вниз и увидеть свои ноги. Я мог, хотя уже и с трудом.

— Пожалуйста, мистер Дарджин, передайте вашей жене, что я ейискренне признателен за столь высокую оценку Я уверен, что она можетпорекомендовать вам лучшую из моих книг.

Дарджин вновь хохотнул. Справа от него хихикнула егопомощница, очаровательная молодая женщина, похоже, только что, максимумсемнадцать минут тому назад, окончившая юридическую школу. Слева от меняфыркнул Ромео Биссонетт. В углу самый старый в мире пилот «Ф-111» продолжалбормотать в свою стеномаску.

— Я подожду экранизации, — ответил Дарджин.

И глазки его злобненько блеснули, словно он знал, что ни поодной из моих книг полнометражного фильма так и не сняли, а телефильм по роману«Быть вдвоем», мягко говоря, не снискал лавров. Я надеялся, что на этом мы скомплиментами покончили.

— Я — опекун ad litem Киры Дивоур, — продолжил Дарджин. — Вызнаете, что это означает, мистер Нунэн?

— Вроде бы знаю.

— Это означает, — Дарджин предпочел меня не услышать, — чтоя назначен судьей Рэнкортом, с тем чтобы определить, когда и как интересы КирыДивоур будут защищены наилучшим образом, если дело об опеке будет передано всуд. Судья Рэнкорт не обязан выносить решение, исходя из моих рекомендаций, нов большинстве случаев судья поддерживает мнение опекуна ad litem.

Он смотрел на меня, сложив ручки на чистом, без единойзаписи блокноте. Зато его миловидная помощница строчила как пулемет. Возможно,она не доверяла пилоту истребителя. Дарджин же держал паузу, словно ожидаяаплодисментов.

— Вы задали вопрос, мистер Дарджин? — полюбопытствовал я итут же получил от Ромео Биссонетта пинок в колено. Я даже не повернулся к нему:и так понял, что пинок не случайный.

Дарджин надул пухлые губки. На его блестящей лысине осталосьс десяток аккуратно уложенных волосинок. Он оценивающе посмотрел на меня. Вовзгляде читалась многовековая ненависть Злобных маленьких толстяков. Да уж,время комплиментов прошло.

— Нет, мистер Нунэн, вопроса я вам не задавал. Простоподумал, что вам интересно знать, а почему мы лишили вас возможности провестиэто прекрасное утро на озере. Наверное, ошибся. А теперь, если…

Послышался стук в дверь, вслед за чем в конференц-залепоявился наш общий знакомец Джордж Футмен. На сей раз не в кливлендскомприкиде, а в униформе помощника шерифа. С широким кожаным ремнем и револьверомв кобуре. Оценивающе обозрел бюст помощницы Дарджина, достоинства которогоподчеркивала блузка из синего шелка, протянул ей папку и кассетный магнитофон.Прежде чем уйти, коротко глянул на меня. Я тебя помню, дружище, говорил еговзгляд. Остряк-писатель, который за свидание много не берет.