– Так что же делать с пленными, господин капитан? – спросил Дани.

– К стенке?

– К стенке. Всех! Пусть Козьма распорядится.

– Мой Шаймоши говорит, что все люди Козьмы заняты на разборке завалов на улице Первого мая.

– Твой Шаймоши незаменим и всё знает. Скоро его назначат командиром корпуса или начальником штаба, как минимум, – капитан Якоб снова сплюнул.

Мерзкая простонародная привычка! Умудрился же выслужиться из пастухов в капитаны. Неисповедима военная судьба! Утончённым и изысканным Габели командует неотёсанный мужлан, и это только потому, что…

– Как-никак, но именно ему мы обязаны жизнью, – Алмос прервал размышления Дани. – У Шаймоши на такие дела нюх. Если бы не он, мы, пожалуй, задохнулись бы в этом подвале вместе с русскими. Это твой ординарец выручил нас, Дани.

– Всех к стенке, – повторил капитан Якоб.

Он хотел было сказать ещё что-то, но явился посыльный из штаба. Он прикатил на броне самоходки.

– Проклятый город! По нему невозможно передвигаться на автомобиле! Скоро господин полковник станет присылать за мной танк! Что, капрал, по-вашему, я должен отправиться в штаб на броне?

– Выхода нет, – посыльный развёл руками. – Все силы брошены на расчистку завалов. Но эти силы не безграничны. Противник активизировался в районе городской больницы и на северо-западном плацдарме.

Дани, не перестававший следить за пленницей, заметил, что та внимательно прислушивалась к их разговору. Она даже осмелилась сделать несколько шагов в их сторону, но наткнувшись на штык конвоира, остановилась.

* * *

– Заканчивайте быстрее. Нас снова перебрасывают к больнице, – Алмос топтался неподалёку, бросая под ноги одну недокуренную сигарету за другой.

Брезгливый транжира. Никак не может заставить себя относиться к расстрелам пленных, как к неприятной, но необходимой воспитательной мере.

– Проще было отправить их в тыл. Там не хватает рабочих рук, а эти люди ещё вполне способны принести пользу.

Произнеся это, Алмос закурил очередную сигарету. Дани заметил у него в руке пачку с надписью «Мальборо». Трофейные. Расстрельная команда, сформированная, как обычно, по добровольному принципу из бойцов двух подразделений, курила сигареты попроще. Эти уж точно никуда не торопились. Все слышали звонкие щелчки и уханье перестрелки, доносившиеся со стороны больницы. Вот Алмос опять бросил недокуренную сигарету под ноги. Сколько хорошего добра ещё переведёт дружище? Надо заканчивать дело. Приговорённым к расстрелу не стали завязывать глаза. Руки их тоже были свободны. Людей поставили спиной к свежей воронке, на задах огорода, неподалёку от ленивой речушки. Серафима стояла крайней справа. Волосы женщины растрепались, и Дани не мог видеть её глаз, зато он мог видеть руки. Совсем недавно такие красивые, теперь они были покрыты ссадинами. Аккуратные ногти обломались.

Всего приговорённых было шестеро: четверо немолодых уже мужчин и две женщины. Серафима – держала на руках тело своего мёртвого сына. Скорее всего, она желала и в могиле находиться рядом с ним. Вторая женщина, в противоположность Серафиме, удручающе уродливая, постоянно кашляла и горбилась.

– Шаймоши! Начинай! – приказал Дани.

– Стройся! – рявкнул Шаймоши.

Алмос скривился.

Команда подняла винтовки. Шаймоши встал в ряд со всеми крайним слева, как раз напротив Серафимы.

– Закрой глаза, Серафима Андреевна, – сказал пожилой мужчина в очках.

Серафима промолчала. Зато другая, зашлась в приступе кашля. Она прикрывала рот краем платка. Дани заметил на нём густые красные пятна.

– По моему сигналу! – Дани поднял руку. – Пли!

Грянул залп. Ему ответила усилившаяся канонада со стороны больницы. Это заговорили своё «бум-бум-бум» зенитные пушки. Из низинки, выбранной капитаном Якобом для расстрела пленных, разрывов не было видно, зато Дани мог наблюдать поднимающиеся к небу дымные столбы..

– Мина! Ложись! – закричал кто-то, и Дани бросился на землю и прижался лицом к чёрной, пахнущей порохом земле.

Над головой свистели осколки. Где-то совсем рядом истошно завыл человек. Он стенал и причитал на родном, венгерском языке. Дани поднял голову. Где же пленные? Он сразу увидел обеих женщин. Чахоточная горбунья вытирала губы своим окровавленным платком – ни один солдат расстрельной команды не стал в неё стрелять. Серафима лежала в странной, скованной позе, на боку, подтянув изодранные в кровь колени к животу. Другой ран на ней не было видно, и Дани подумал, что она поранила колени при разборке завала. Лязгнул затвор. Дани обернулся. Шаймоши, припав на одно колено, целился в чахоточную горбунью.

– Целься как следует, халтурщик, – последнее слово Дани произнёс на русском языке.

Шаймоши выстрелил. Женщина завалилась на спину и исчезла из вида. Из воронки слышался её надсадный кашель. Внезапно Дани понял, что наступила тишина – со стороны больницы больше не слышалось стрельбы. Из-за груды старого щебня выскочил Алмос. Выхватив из кобуры пистолет, он подбежал к краю воронки.

– Не умеешь стрелять, дьявол! – прошипел он и выстрелил.

Кашель прекратился.

– Будь проклята эта война! – рычал Алмос. – Все мы сгинем в Воронеже. Их проклятая река уже полна нашей техникой. Скоро она выйдет из берегов и унесёт нас всех.

– В конце концов все вы окажетесь в аду. Вы замёрзнете там, но ещё до того, как ваши тела растают, их сожрут волки. Сначала они съедят ваши глаза, потом уши и носы. А сатана откусит твой поганый уд, Габели. Проклинаю вас. Потомство проклинать нет смысла, потому что у вас его нет и не будет.

Серафима внезапно замолчала. Ей стало тяжело дышать. Тонкая, алая струйка выбежала из правого уголка её рта и покатилась к шее.

– Что она говорит, господин лейтенант? – спросил Шаймоши.

– Она проклинает нас, – ответил Дани.

Женщина продолжала говорить, но Дани почему-то перестал понимать русский язык. То есть каждое слово в отдельности он, конечно, понимал. Но смысл фразы в целом ускользал от него. К тому же женщина часто сбивалась на немецкую речь и, если русские слова наводили на него непривычный страх, то немецкие хлестали, как пощёчины.

Шаймоши вскинул винтовку. Щелкнул затвор – он дослал патрон. Но Дани всё таки успел выстрелить первым. Пуля, посланная из винтовки вонзилась в тело женщины на мгновение позже пистолетной. Голос её наконец-то пресёкся. Пуля мелкого калибра угодила в середину груди. Пуля, выпущенная из винтовки, превратила её лицо в кровавое месиво. Серафима уронила голову назад. Руки её раскинулись, словно она возжелала обнять дымное, пышущее зноем небо. Мёртвый мальчишка лежал у неё под боком. Он будто спал, уткнувшись лицом в материнскую подмышку.

– Напрасно мы так, – выдохнул Дани.

– Да ладно! Вам нравилась её внешность. Понимаю. Война. Баб мало. Но на самом-то деле она была не слишком-то хороша. Да и не молода уже, – проговорил Шаймоши.

– Я не о том. Нам надо ещё поймать хромого санитара.

– Кого?