В темноте я не видел ее зрачки. Одного взгляда на них хватило бы, чтобы узнать, какую конкретно дурь она принимала. Я потянулся к лампе на тумбочке, но Лиза меня остановила:

– Не нужно света! Я хочу быть Клеопатрой!

Когда Лиза затихла, я освежил ее влажным полотенцем, а потом обтер сухим. Она перекатилась на свою сторону постели и заснула уже мертвым сном.

Я лежал рядом с ней в темноте. Дождь стих, мимо окна с писком проносились летучие мыши, перед рассветом возвращаясь в свои темные закутки. Проснувшийся сторож начал обход вокруг здания, постукивая по земле бамбуковой палкой, чтобы отогнать мародерствующих крыс. Постукивание удалилось, и в комнате наступила полная тишина, если не считать дыхания Лизы, похожего на легкий плеск волн.

Я порадовался за внезапно разбогатевших зодиакальных Джорджей, порадовался за Навина и Диву, которые все еще были вместе, хотя и без конца ругались. И я был рад, что Лиза дома и в безопасности.

Но при всем том на душе у меня было тошно. Я не знал, что нужно Лизе, но понимал, что ей нужен не я. Было время, когда я хотел быть ей нужным, чтобы она полюбила меня по-настоящему и позволила взамен полюбить ее. Иногда такое казалось мне возможным. Но желание чего-то большего было лишь свидетельством того, как мало мы имели. Мы с ней были просто близкими друзьями, которые не очень-то старались превратить эту близость в любовь.

Глаза начали слипаться, и в полусне мне привиделось лицо Ранджита – искаженное, зловещее, как маска дьявола. Я вздрогнул, пробудился и какое-то время слушал отдаленный шум прибоя и дыхание Лизы под боком, пока глаза не сомкнулись вновь.

Мы с ней спали – вместе и в то же время порознь, – пока дожди отмывали город до блеска, до гладкости стертого коленями каменного пола в тюремной исповедальне.

«Вопиющие Джорджи», как их порой называли на улицах, неожиданно сделались вопиюще богатыми. По всему южному Бомбею шли разговоры о том, как самые бестолковые и безответные из всех проживающих здесь иностранцев вдруг стали чуть ли не пупами земли; как жалкие нищеброды в одночасье обернулись ценными и уважаемыми членами общества. «Как сильны стали падшие!»[51]– шутил по сему поводу Дидье.

На протяжении трех недель через гостиничный номер зодиакальных Джорджей днем и ночью потоком шли всевозможные специалисты, прилагавшие неимоверные усилия к тому, чтобы придать вчерашним оборванцам респектабельность, соответствующую их новообретенному статусу: портные, парикмахеры, мозольные операторы, ювелиры, часовщики, инструкторы йоги, маникюрши, стилисты, учителя медитации, астрологи и составители гороскопов, бухгалтеры, юристы, прислуга и целая орда консультантов по самым разным вопросам.

Привлечением всей этой пестрой братии – а равно низведением их грабительских расценок до вполне скромного уровня – добровольно занялась Дива Девнани, выказывая на сем поприще немалую энергию и замечательную сноровку. На эти недели она также сняла номер в «Махеше» и почти все время проводила в компании оперяющихся миллионеров. Она заявила, что считает своим долгом обеспечить полноценное «перерождение» Скорпиона и Близнеца.

– Так случилось, что я была рядом с Джорджами в тот самый момент, когда они узнали о своем богатстве, – сказала она. – Не кто-нибудь, а именно я: самая богатая девушка в Бомбее, к тому же наделенная безупречным вкусом. Это карма. Это судьба. Кто я такая, чтобы задирать нос и противиться самой судьбе? Это мой долг: помочь им восстать из пепла.

Что касается самих восстающих из пепла Джорджей, то они – при всей их дружбе и взаимной преданности – диаметрально расходились во взглядах на стратегию дальнейших действий после своего перемещения из грязи в князи.

Джордж Близнец считал, что от дурных денег надо как можно скорее отделаться. Оба Джорджа за все время жизни на улицах и в трущобах Бомбея никогда не лгали, никогда не обманывали клиентов и никогда ни на кого не поднимали руку. Как следствие, они приобрели огромное множество друзей и просто доброжелателей, периодически им помогавших, – в том числе владельцев закусочных и лавчонок, терпеливо продлевавших им кредит; уличных попрошаек и спекулянтов, не дававших им умереть с голоду в самые трудные дни, и даже отдельных копов, которые закрывали глаза на их мелкие правонарушения.

Близнец предлагал раздать бо́льшую часть денег всем этим людям, а на оставшиеся закатить долгую череду незабываемых гулянок, перед тем положив некоторую (не слишком крупную) сумму на банковский счет с ежемесячной выплатой процентов. По окончании блистательного загула он планировал вернуться к счастливой жизни на улицах, но уже с несколько большими удобствами и уверенностью в завтрашнем дне.

Джордж Скорпион этой идеей не соблазнился. Его страшили ответственность и моральное бремя, навалившиеся на него вместе с деньгами, и он докучал своими жалобами всем, кто не умел изящно избавляться от нытья хронических пессимистов. Тащить это бремя бедняге было невмоготу, но и сбросить его с плеч он не мог.

По словам Скорпиона, первые недели процветания стали для него настоящим кошмаром. Деньги приносят беду, говорил он. Деньги губят покой в наших душах, говорил он. Однако вот так взять и отринуть презренное злато у него не хватало духу.

Он беспрестанно стонал, бормотал и плакался. Гладковыбритый, подстриженный, промассажированный, наманикюренный и смазанный душистыми кремами, долговязый канадец бродил по роскошному номеру, тяжело переживая свалившуюся на него удачу.

– Это плохо кончится, Лин, – сказал он, когда я заглянул его проведать.

– Рано или поздно все кончается плохо для любого из нас. Только искусство вечно.

– Пожалуй, – согласился он, хотя мои слова его не утешили. – Ты видел Близнеца, когда сюда входил? Он все еще сидит за картами?

– Я его не видел. Меня впустил какой-то сикх. Он назвался твоим «мажордомом».

– А, это Сингх. Он вроде как всем тут заправляет. На пару с Дивой. У этого типа чудовищный шнобель. Наверно, такой отрастает, если все время глядеть на людей сверху вниз, вдоль переносицы.

– А вдобавок к длинному носу у него есть короткий список допускаемых лиц.

– Это да… понимаешь, нам пришлось ограничить число посетителей. Ты бы видел, что тут творилось сразу после того, как новость о моем наследстве разнеслась по улицам.

– Могу себе представить.

– Они валили сюда толпами, день и ночь. Отелю пришлось удвоить охрану на этом этаже, чтобы их как-то сдерживать. Но многие все равно прорывались. Один засранец барабанил в дверь туалета и требовал денег, когда я сидел на толчке.

– Да уж…

– В последние дни я вообще не высовываю нос из отеля. Стоит только выйти на улицу, откуда ни возьмись появляются люди и тянут руки за деньгами.