Я выбрался из пещеры на солнце. До чего огромен океан. До чего узка полоска суши, которой мы располагаем. Я поглядел вверх — хоть бы козы и олуши поосторожнее ступали по скале, не бомбили нас камнями.

Нет, тут на всю жизнь нельзя оставаться. Семья есть семья, у Лив может появиться ребенок, против природы не пойдешь. И ведь она не лишена материнского инстинкта, вон как нянчила Сирену…

Молча мы продолжали свое устройство на новом месте. Будущее, каким оно нам рисовалось на берегу залива Тахаоа, не располагало к красноречию. Да и устройство не ахти какое сложное. Отгородить место для очага да сложить под обрывом побольше плавника в запас, чтобы костер не потухал совсем. Кровать, стол, лавка — все это здесь не нужно. Их заменили камни и песок. У нас были с собой миски из скорлупы кокосового ореха, бамбуковые ложки и кружки. Дверь для зашиты от комаров и диких свиней не нужна — тут нет ни тех, ни других. От дождя с моря можно завеситься палаткой, Я попробовал взобраться на кокосовую пальму. Куда там, слишком высокая. Подождем, когда появится Тиоти, а пока будем собирать орехи, которые сами упадут. При моих способностях к лазанью недолго и шею сломать, а таоа здесь нет.

Лив уже ходила по заводям, собирая в подол пареу съедобных моллюсков. Я присоединился к ней. Мы согласились, что в жизни не видели более роскошного природного аквариума, чем этот риф. Но вообще-то разговор не клеился. Я попросил ее остерегаться спрутов и мурен, не наступать на морских ежей. Она ответила «ладно». И все.

Потом мы сидели на камнях, ели моллюсков и пили кокосовое молоко. Я сказал, что не мешало бы поискать яйца морских птиц. Лив поддакнула. Мы закончили трапезу молча.

Пытаясь прочесть ее мысли, я заключил, что мы, наверно, думаем одно и то же. У нас были общие идеалы, одна мечта, когда мы начинали этот эксперимент. На нашу долю выпали одни и те же впечатления, мы вместе восхищались чудесами, сообща переживали неприятности. Теперь мы уже не такие зеленые, какими были. Получили кое-какую закалку. И оба начали понимать, что вели себя чересчур эгоцентрично, мало думали о том, что кроме нас на свете есть другие люди. Наша уверенность в абсолютной правоте своих идеалов и расчетов поколебалась. Действительность оказалась не такой, как мы ожидали. Непредвиденные препятствия заставили нас уклониться с пути, который, как нам представлялось, вел прямо к цели. А сейчас мы и вовсе уткнулись в символический барьер в виде отвесной кручи. Пришла пора осмыслить все сюрпризы, которые преподнесла нам жизнь, и как-то сориентироваться.

В пещере было сколько угодно времени для размышлений. О том, что было, о том, что будет. О том, какой нам теперь представляется цивилизация, от ко— торой мы бежали. Разобраться как следует, что же вышло из нашего эксперимента «возврат к природе». Что дальше? Как нам поступить? Ведь этот берег — несомненный тупик.

Шли дни, но никто из нас не начинал откровенного разговора. То ли друг в друге сомневались, то ли в самих себе. Купались в прозрачных заводях, ловили руками рыб и крабов на рифе. В отлив им некуда было деться из замкнутых лужиц и промоин. А сколько тут водилось вкуснейших моллюсков, которые даже и не пытались уйти от нас. Мы собирали их, как крестьянин осенью собирает помидоры.

Лишь однажды нас навестил Тиоти с женой. Зато они доставили множество фруктов, орехов, клубней, даже кур прихватили. Мы устроили кладовку в самом дальнем и прохладном конце пещеры. Потом желанные гости удалились, и снова потянулись дни, похожие один на другой. Мы вставали с солнцем и забирались в пещеру, когда солнце уходило. И следили за тем, чтобы не потухли угли в очаге.

Но большую часть времени мы сидели у входа и жадно всматривались в горизонт. Чувствовали себя, будто жертвы кораблекрушения на необитаемом островке, и с каждым днем все более страстно мечтали увидеть мачту, или струйку дыма, или белый парус там, где тонкая ниточка отделяла голубое небо от голубого океана. Вдруг покажется белая точка, которая будет расти и расти, а не просто скользить мимо, как эти бесчисленные барашки на волнах… Но желанная точка не показывалась, за рифом были только белые барашки и голубые просторы.

— Что мы сделаем, если увидим шхуну? — спросила Лив однажды, после того как мы полдня просидели, не отрывая глаз от волн и далекого горизонта.

— Поспешим в Омоа, — сказал я. — А если шхуна придет ночью, Тиоти даст нам знать.

— Почему? — спросила Лив с легким вызовом. Почему? Я продолжал глядеть на море, не зная, что ей ответить. До сих пор я упорно гнал от себя мысль о том, что мы зашли в тупик. А Лив пристально глядела на меня, пытаясь прочесть мои мысли.

— Я знаю, почему, — спокойно произнесла она. — Мы от всего бежали, укрылись здесь, в Тахаоа, от всех проблем. Но ведь мы не за этим ехали.

Лив сказала вслух то, о чем я думал.

— Да, сейчас мы просто убиваем время, — согласился я. — Вроде островитян, которые сидят и ждут, когда орехи сами свалятся на землю.

Итак, мы сознались друг другу, о чем думали в глубине души с тех пор, как обосновались в Тахаоа. И сразу будто лед растаял. Яркие переливы солнца на воде, теплые краски рифа стали такими же прекрасными, как в наше первое посещение этого пляжа. Мы здесь вовсе не узники. Мы не привязаны навсегда к Тахаоа. Беспокойный мир, в котором мы когда-то жили, который так долго был нами забыт, все еще существует. И наши родители тоже существуют.

Впервые с тех пор, как шхуна доставила нас на Маркизские острова, нам страстно захотелось вновь увидеть своих родных. В тот холодный рождественский день, когда мы садились на поезд, мы весело говорили вслух «до свидания», а в душе печально повторяли «прощайте». Тогда нам казалось, что мы навсегда расстаемся с цивилизацией. Нам пришлось оплатить обратные билеты, без этого французское Министерство по делам колоний не разрешило бы нам сойти на берег Таити, но я считал эти деньги выброшенными. Теперь было похоже, что билеты пригодятся.

И все же Лив говорила, что ни о чем не жалеет, не променяла бы пережитое здесь на островах ни на что другое. Я разделял ее чувства. Я был благодарен судьбе за каждый из проведенных здесь дней.

— Но согласись, — сказал я, — даже если бы все обернулось иначе, мы ведь все равно уехали бы с Фату-Хивы домой. Допустим, мы убедились бы, что человеку достаточно осуществить возврат к природе, чтобы избавиться от современных проблем, — так ведь пришлось бы ехать домой и рассказать об этом другим, не то бы нас совесть замучила.

В нас есть что-то от насекомых, говорил я. От муравья, которого невидимые нити привязывают к муравейнику. От пчелы, которой в голову не придет бросить улей и в одиночку слизывать пыльцу со своих ножек.

— Постой, — перебила Лив. — Допустим, Фату-Хива оправдал бы наши надежды — все равно мы не смогли бы ехать домой и выступать за всеобщий воз— врат к природе. Вспомни нашу карту.

Речь шла о карте, на которой мы перед отъездом браковали один материк за другим, остров за островом, пока не обвели кружочком Фату-Хиву — единственное место, казавшееся пригодным для нашего эксперимента. Даже Таити нас не устраивал. Не годились и другие виденные нами острова. Удобоваримая для современного человека пища не растет на деревьях на ничьей земле. Окружающая среда изменилась еще больше, чем сами люди, с тех незапамятных времен, когда наши предки вступили на долгий путь, уводящий человека от природы. К затерянной в тысячелетиях исходной точке нет возврата.