Люси решила обдумать все это позже и снова обратилась к медсестре:

— А у Аманды Потье была семья? Ее кто-нибудь навещал в родильном доме?

— Да, да, конечно! Ее родители приезжали из Вильжюифа, всячески ее поддерживали. Мама у нее была очень красивая, совсем еще молодая, они с Амандой были очень похожи. Будущая бабушка лет сорока от роду…

Пьеретт водила пальцем по краю чашки с кофе, было видно, что воспоминания для нее болезненны, но Люси не могла остановиться на достигнутом:

— Как вел себя доктор с Амандой, когда она лежала в предродовой палате?

— Все время был с ней рядом, днем и ночью. Иногда даже подменял нас, медсестер, выполнял за нас нашу работу. Помню, что у нее часто брали кровь на анализ, так он велел. Еще помню, что у нее была ужасная слабость и что живот у нее был огромный. И она очень много ела — фрукты, печенье, да что попадалось под руку, то и совала в рот.

— Они были близкими друзьями, доктор и Аманда, как вам кажется?

Бывшая медсестра нахмурилась:

— Судя по тому, что доктор не очень-то расстроился, когда Аманда умерла на родильном столе, не такими уж близкими.

Люси волновалась все больше и больше. Теперь она не сомневалась, что Грегори Царно не был обычным ребенком. Что-то было в новорожденном такое, что страшно интересовало доктора. Что-то такое, из-за чего, возможно, Тернэ развелся, переехал в другой город и поставил свою жизнь в зависимость от этого ребенка. Поди пойми, что бы все это значило…

— Расскажите теперь о том, как протекали роды.

Пьеретт Солен, прежде чем ответить, сглотнула слюну.

— В ночь на четвертое января все аппараты, которые показывали состояние Аманды, будто взбесились. Сильно поднялось давление, сердце работало с перегрузкой. Оставалась еще неделя до срока, но нечего было и думать о том, чтобы ждать естественных родов. Надо было любой ценой вытащить ребенка наружу. Доктор тут же вызвал анестезиолога и акушерку, Аманду перевезли в родильную. — Голос пожилой женщины дрожал, ее переполняли эмоции. — Дальше все было очень быстро и очень плохо, чем дальше — тем хуже. У Аманды начались судороги, открылось кровотечение, и нам никак не удавалось его остановить. Доктор сделал ей операцию — кесарево сечение. Это… это было ужасно! Из бедняжки Аманды вылилось не меньше литра крови, причем очень быстро, казалось, ее тело совершенно непонятно почему стремится отдать всю питавшую его энергию…

У Люси мороз пошел по коже.

— Аманда даже не видела своего сына, она так и не узнала, что у нее родился сын. Знаете, я проработала в родильном доме тридцать лет, и за все это время на моих глазах только три женщины умерли в родах. И каждый раз это был такой ужас, это было так бесчеловечно, так больно! Никому не пожелаю увидеть подобное.

Люси представила себе обстановку родильной палаты. Везде кровь, замершая линия электроэнцефалограммы, осунувшиеся лица медиков… И кошмарное ощущение провала.

— А новорожденный?

Пьеретт с отвращением поморщилась:

— Когда его мать умирала, он был в полном порядке. Здоровенный парень, все показатели намного выше нормы. Редчайший, кстати, случай при преэклампсии у матери.

В ее голосе звучала горечь, смешанная с неприязнью.

— Вы некоторое время наблюдали за ним, да? — спросила Люси.

— Нет, его сразу же перевели в отделение для новорожденных, а там другие сестры. Правду сказать, я даже и не знаю, что с ним стало потом. И пожалуй, мне и не хотелось ничего знать о нем. Его мать умерла у меня на глазах, а он был абсолютно здоров. — Пьеретт снова поморщилась. — А после того, что вы мне сегодня сказали, мне еще тяжелее думать об этом…

Воображение Люси работало на полную катушку, перед глазами теснились картины произошедшего. В том числе этот громадный орущий младенец, багровый, покрытый кровью и слизью, дрыгающий руками и ногами. Пьеретт долго сидела закрыв лицо руками. Потом она вздохнула и, поколебавшись, заговорила снова:

— В ту ночь, мадам, я видела одну вещь. Одну вещь, о которой никогда никому не рассказывала. И это никак не вязалось с диагнозом доктора. С преэклампсией.

Люси подалась вперед. Ей казалось, что они подошли к краю пропасти. Черной бездны. А медсестра медленно продолжала:

— Я имею в виду кровоснабжение плаценты.

Плацента… Люси вспомнила картину на стене библиотеки Тернэ. А Пьеретт тем временем с трудом выговаривала слова, которых от нее прежде никто не слышал:

— Может быть, вы знаете, что при преэклампсии плацента обычно очень бедна кровеносными сосудами, нет, не «обычно» — всегда, даже в тех случаях, когда ребенок рождается нормального размера. А тут… Вытащив младенца из рассеченной матки Аманды, доктор поспешил достать и плаценту. Акушерка и анестезиолог ничего не видели: одна занималась новорожденным, другой делал все, чтобы стабилизировать состояние пациентки, но я-то видела.

Пьеретт замолчала, Люси, старавшаяся запомнить каждое ее слово, спросила:

— И что, что вы видели?

— Я видела эту плаценту, которая была похожа на гигантский паучий кокон, так много сосудов сплеталось у нее на поверхности. Чтобы уж быть до конца откровенной, скажу, что за все тридцать лет работы я ни разу не видела плаценты с подобным количеством сосудов. Вот почему этот ребенок родился таким крупным: ресурсов для правильного развития у него было в избытке.

Не в силах усидеть на месте, Люси вскочила с дивана и, выкрикнув «Минутку!», выбежала из дома, взяла из машины коричневый конверт со снимками, сделанными на месте преступления, вернулась в гостиную, достала тот, на котором была плацента, и показала Пьеретт:

— Плацента Аманды Потье была похожа на эту?

Медсестра с отвращением кивнула:

— Точь-в-точь такая. Такая же вся оплетенная сосудами. Но… откуда это у вас?

— Из парижской квартиры доктора. Он заказал Аманде эту картину.

— Аманда, изобразившая собственную плаценту… Боже, боже, какой кошмар!..

— Но, значит, доктору было известно, что плацента Аманды отличается повышенным кровоснабжением, и это сильно его интересовало. Может быть, больше всего остального.

Медсестра отдала снимок и подула на руки.

Люси прошептала:

— Все это странно. Он мог увидеть это на УЗИ?

— Думаю, да.

Они помолчали. Каждая пыталась понять. Потом Люси на всякий случай показала медсестре картину с птицей Феникс, но о ней та ничего сказать не смогла.

А потом Пьеретт заговорила опять:

— Может быть, вы мне не поверите, но, когда… когда доктор увидел эту плаценту во время родов, я заметила, что его глаза как-то странно заблестели… как будто… как будто зрелище его очаровало. Это длилось всего-то миг, наверное, меньше секунды, но я поняла, что чувствует он именно это. — Она потерла руки выше запястий. — Послушайте, я не лгу, у меня волосы дыбом встали. Когда доктор увидел, что я его застукала, он посмотрел на меня таким ледяным взглядом, что я сразу поняла: лучше мне молчать. А через минуту Аманда уже была мертва.