Но сегодня она была слишком взвинчена, чтобы тратить силы на сохранение внешней невозмутимости. Варвар Кевин, окажись он сейчас поблизости, не упустил бы случая подразнить ее за это.

Воспоминание отозвалось в душе Мары острой болью. А ведь она думала, что эта рана давно зарубцевалась.

— Ох, проклятый насмешник, — процедила она сквозь зубы и энергично стукнула об пол тростью.

Со стороны двери донесся мягкий голос:

— Империя не развалится на куски только оттого, что ее прославленная Слуга недостаточно окрепла для появления в Совете.

Одетый в боевую тунику, пропотевшую насквозь после воинских учений, в кабинет вошел Хокану. Следы хромоты в его походке почти исчезли. Когда Мара в гневе обернулась к нему, он схватил ее за руки. Силы у нее не было никакой, ужасная худоба бросалась в глаза, и ему надо было соблюдать величайшую осторожность, чтобы не оставить синяков на ее запястьях. Но он стоял на своем и отступать не собирался:

— Госпожа моя, властитель Хоппара сумеет взять дело в свои руки и прекрасно с ним справится. И с Советом тоже не случится ничего страшного из-за твоего отсутствия.

Она метнула на него возмущенный взгляд и, несколько мгновений помедлив, потребовала:

— Перестань обращаться со мной так, будто я сделана из стекла. И ты, и я

— мы оба знаем, что традиционалисты не откажутся от своих зловредных замыслов и не упустят возможность использовать собрание Совета для самых грязных интриг. Они там будут заключать сделки, выторговывать для себя какие-то преимущества, договариваться об условиях… и многие из тех, кто в иных обстоятельствах стал бы действовать с опаской, теперь обнаглеют именно из-за моего отсутствия!

Хокану улыбнулся, выпустил руку жены и, пригладив выбившуюся из ее прически прядь волос, закрепил ее нефритовой шпилькой там, где, по его мнению, она должна была находиться. Снова, уже в который раз, его пронзила боль от жалости к Маре, волосы которой лишились своего неповторимого блеска, а кожа — гладкости перламутра. За недели, проведенные на одре болезни, Мара утратила и свойственную ей прежде гибкость танцовщицы. Она выглядела изможденной, и даже Люджану не удавалось выманить ее для отдыха на воздух.

— Имперскую политику побоку, пичужка: я взял на себя смелость созвать твоих горничных. Тебе придется кое-кого принять.

— Ох, всеблагие боги! Парадный наряд? — Гнев Мары быстро переплавился в досаду. — Я же задохнусь! Чей же родитель, интересно, на этот раз явился, чтобы коснуться подола моего платья в надежде, что ему улыбнется счастье и он найдет приличных мужей для пятерых своих дочерей-дурнушек?

Хокану рассмеялся, обхватил ее обеими руками за талию и высоко поднял.

— Какие мы сегодня ехидные. А ты знаешь, что один купец подъезжал к Джайкену с предложением — продать твои поношенные платья, и предлагал за них солидную сумму в металле. Он хотел разрезать обноски на ленты и продавать как сувениры.

Мара оцепенела от оскорбления:

— Джайкен мне об этом ничего не сказал!

— И правильно сделал, — начал Хокану и тут же охнул: женщина, которую он обнимал, похожая на бестелесный призрак, основательно двинула его локтем под дых. Он переменил ее положение — так чтобы она не могла нечаянно удариться о рукоять его меча — и отважно продолжил свою речь:

— Он понимал, что ты прикажешь прогнать беднягу из поместья плетьми, и счел это не вполне уместным с точки зрения законов гостеприимства.

Когда ее консорт шагнул в коридор, Мара выпалила словечко, которое наверняка запятнало бы ее возвышенный образ в глазах благоговеющих простолюдинов. Затем она ткнула мужа в плечо:

— Так кто же этот посетитель, которого вы с Джайкеном сочли настолько безопасным для меня, что даже разрешаете мне его принять?

Лицо Хокану осветила широкая усмешка.

— Тебе захочется навести красоту. Это госпожа Изашани Ксакатекас.

— Здесь?! — Мара чуть не взвизгнула от испуга. Она непроизвольно подняла руки и начала приглаживать волосы.

После злополучного выкидыша это был первый раз, когда она проявила хоть какую-то заботу о своей внешности, и Хокану мысленно поблагодарил красавицу с острым язычком, ожидавшую сейчас в лучшей из гостиных Мары. Может быть, после этого визита властительница Акомы прислушается к доводам рассудка и перестанет тратить силы, необходимые для ее выздоровления, на изматывающие страхи и тревоги. По суждению жреца-врачевателя, противоядие застало Мару у самых ворот, ведущих в чертог Красного бога, и потребуются три месяца отдыха и покоя, чтобы она окрепла телесно, однако для полного восстановления сил должен пройти еще такой же срок. Но можно ли было рассчитывать на «отдых и покой» после всего, что случилось с Марой? После того, как она потеряла своего первенца Айяки, разрешилась от бремени мертвым младенцем и чуть сама не погибла мучительной смертью от медленного яда… Хокану опасался, что пройдет гораздо больше времени, прежде чем его жена снова станет самой собой.

Выразительное движение Мары напомнило Хокану, что позаботиться о приличиях перед выходом к гостям нужно не только ей, но и ему самому. Если он не прогреется как следует в горячей ванне, и притом как можно скорее, он просто обрастет твердой коркой. Любимая супруга прекрасно поняла значение его гримасы.

— Не слишком задерживайся в ванне, дорогой. Если уж Изашани здесь, вокруг нее сразу образуется облако полунамеков и интриг — облако не менее плотное, чем от ее благовоний. Чтобы вытрясти из нее важные сведения, нужно присутствие красивого мужского лица. И поскольку я не мужчина и не отношусь к числу ее любимцев, придется постараться тебе как консорту Акомы.

Не настолько Хокану устал от упражнений на плацу и не настолько был глух к оттенкам интонации, чтобы не почувствовать затаенный страх в голосе жены.

— Что тебя беспокоит, повелительница? В обычное время ты была бы в восторге, узнав о визите госпожи Изашани.

Мара подняла на него темные глаза.

— Великая Игра… — пробормотала она. — Слишком часто она оборачивается кровопролитием, и снова ходят слухи о заговоре против императора.

Лицо Хокану окаменело.

— Я приду. Но только после того, как приму ванну, и после того, как вы, женщины, обменяетесь приветствиями и последними новостями.

Возможно, причиной визита вдовствующей госпожи Ксакатекас действительно были опасные политические замыслы, думал Хокану, но будь он проклят, если упустит возможность поставить на службу Маре проницательность и острый ум этой выдающейся дамы.

* * *

В обрамлении роскошного наряда, осыпанная изумрудами и нефритом, Мара выглядела как потерянный зверек. Она вошла в гостиную мелкими робкими шажками вовсе не ради того, чтобы щегольнуть изысканными манерами, а просто из-за слабости. По той же причине оказался неглубоким и коротким поклон, которым она приветствовала ожидающую ее женщину в пурпурно-желтых одеждах. Продолжительный поклон неминуемо привел бы к тому, что она не удержалась бы на ногах и упала на колени, а упрямая гордость не позволяла прибегнуть к помощи слуги, который мог ее поддержать.