Аргумент был неубиваемый, или, вернее, расстрельный.

* * *

В начале Родительского съезда выступил Сергей Кургинян с зажигательной речью на 43 минуты, из которой прояснилось многое, если не все.

— Я понимаю, что рождение моей внучки — это тоже кремлевский проект, — признался Сергей Кургинян. — Смрадная перестроечная ложь опять клубится на наших площадях!.. Новые перестройщики ведут себя столь же лживо и нагло, как их предшественники!.. Я вижу, что к нам пришел глава кремлевской администрации Сергей Борисович Иванов!..

Он не ошибся.

И теперь Сергей Кургинян заговорил, можно сказать, по существу:

— Белоленточные диссиденты лгут как сивые мерины, выдавая «акт Магнитского» за благородную реакцию высокоморальных американцев на здешние безобразия…

Казалось, он вот-вот скажет уже про антимагнитский закон, но ему никак не удавалось сосредоточиться на проблемах детей. Еще несколько минут Сергей Кургинян разоблачал преступную деятельность господ Магнитского и Браудера на территории России и США.

— Белоленточники никогда не получат в нашей стране монополию на протест! Патриотический оппозиционный протест был и будет! Страна принадлежит народу, и народ готов ее защищать!

Было очевидно, что Сергей Кургинян готов возглавить этот протест, а вернее, мысленно давно его возглавил.

То есть на самом деле в Колонном зале происходил съезд патриотической оппозиции, а не рассерженных родителей.

— Оппозиционный патриот, если он не хочет стать идиотическим патриотом, должен воевать против уличных белоленточных диссидентов. Мы поддерживали и поддерживаем любые патриотические действия государства! — воскликнул Сергей Кургинян.

Вряд ли это была та речь, ради которой в зале через несколько минут появился президент России (хотя ничего, конечно, нельзя исключать), обычно избегающий крайностей, тем более таких, которые находятся за гранью здравого смысла.

Но на этот раз он сам предпочел стать крайним (его участие не планировалось еще утром, к моменту начала работы съезда. Но не удержался).

* * *

Юрий Петров, директор Института российской истории РАН, говоря о достижениях последнего времени, отметил, как хорошо, что «многие вещи были учтены в новом Законе „Об образовании“ в Российской Империи».

И ведь не оговорился…

В выступлении заместителя главы Всемирного русского собора Валерия Ганичева со всей силой прозвучали «скрепы».

— Подчеркивание русского языка и русской литературы — это вопрос нашей духовной безопасности, это важнейшая скрепа нашего единения! — воскликнул он. — Пора понять, что русский язык — это величайший дар, дарованный нам сверху (в отличие, видимо, от других языков. — А. К.). Для человека, который плохо знает русский язык, — это позор и бесчестие!.. Да, мы не позволили выковырять букву «ё» из нашего алфавита! (В слове «алфавита» ударение было сделано, конечно, на втором слоге. — А. К.)

Валерий Ганичев сделал, кроме прочего, одно радикальное предложение:

— Надо внести в лицензию всем СМИ, чтобы вещание происходило без чуждой интонации!.. И Яшин был не голкипер, а лучший в мире вратарь!

Закончил Валерий Ганичев тем, что раньше в Советском Союзе была великая школа перевода:

— Один якут мне говорил: «Я всегда думал, что Пушкин — это великий якут!» Вот какая была школа перевода.

А не то что были такие якуты.

* * *

Встреча президента и главы Следственного комитета (СК) вот-вот должна была начаться (Владимир Путин потом поздравил СК с двухлетием, и, по-моему, от души). Александр Бастрыкин только что провел коллегию своего ведомства, где, кроме всего прочего, рассказал о своей идее учредить институт финансовой полиции.

Предварительного разговора с журналистами, конечно, не предполагалось. Между тем стоило оторвать глаза от гаджета, из которого можно было узнать именно про финансовую полицию и полюбоваться Александром Бастрыкиным в чудесной парадной форме, как я увидел перед своими глазами самого Александра Бастрыкина в этой генеральской форме. Словно сошел, как говорится, с обложки.

Странно было бы не поговорить с ним после этого.

— Про финансовую полицию — это правда? — поинтересовался я.

— Конечно. Это уже не новая моя идея. Если говорить о прошлом… Была такая налоговая мил… Отставить! — резко приказал себе Александр Бастрыкин. — Полиция! Так, кажется, называлась?

— И кому будет подчиняться финансовая полиция, как вам кажется? — спросил я.

— Я думаю, что в подчинении президента, — предположил господин Бастрыкин. — Вот в Италии есть такая.

— Но что-то они не победили коррупцию.

— Но они все-таки… мафия! — с долей, казалось, какого-то уважения произнес Александр Бастрыкин. — Мафия вообще бессмертна! А вы знаете, что есть один путь победить мафию — создать свою мафию.

— А-а, вот в чем дело! Вот в чем ваша идея, — понял я.

— Вижу: догадались! — одобрительно кивнул глава Следственного комитета. — Так вот, в Италии она все-таки действует. Национальная полицейская гвардия, по-моему, называется.

Он неожиданно вздохнул:

— Эх, красивая у них форма! Даже красивее, чем у меня!

Я присмотрелся. Нет, этого не могло быть. Генеральская форма его была ослепительно хороша.

Я сказал ему об этом. Александр Бастрыкин очень оживился:

— А вы знаете?… По секрету… Это форма милиции 50-60-х годов прошлого века… Если фильмы старые посмотрите… Только там стоечка вот так идет… наверх…

Он с удовольствием показал, как именно.

— Я вспоминаю детство… Когда я был шести-семилетним ребенком, в Ленинграде милиция ходила в такой форме. Потом уже серая появилась.

Действительно, эта форма была красно-синей.

— Так это ваша собственная идея? — спросил я.

— По цвету — да… — признался он. — Ну и все остальное… Вот эти погоны — моя идея… Хотелось, чтобы у нас в Следственном комитете были офицеры.

— А не кто?

— Понимаете, — поделился Александр Бастрыкин совсем уж сокровенным, — в прокуратуре госсоветники, а у нас должны быть, я понял, генералы и офицеры. Ну а откуда первоначально эта форма, вы знаете, да? Царская, потом 43-й год, Сталин… Погоны эти — тоже моя идея!

На плечах его золотом сияли погоны.

— Ну да. Валентин Юдашкин потом военным перевесил погоны на груди, как известно… — сказал я.

— Юдашкин к нам приходил… — взгрустнул Александр Бастрыкин. — Я его внимательно выслушал. Посмотрел его образцы. То, что он нам предложил… Ну, это стюард на борту Air France!

— То есть не задалось у вас с Юдашкиным, — понял я. — Вернее, у Юдашкина с вами.