— В подобной ситуации угодить абсолютно всем невозможно. — Он поднялся и, повернувшись к Келси спиной, отошел к окну. Из окна гостиной ему были видны тугие бутоны азалий, которые только начали разворачивать свои нежные лепестки. Пройдет совсем немного времени, и они вырвутся из своей уютной и безопасной темницы, образованной плотно сомкнутыми кожистыми чашелистиками, и раскроются навстречу весеннему воздуху и новой жизни.

— Ты привязалась к ней, — негромко проговорил Филипп. — Что ж, я этого ожидал. Ты очень похожа на нее, и не только внешне, но, главным образом, по складу характера. Какая-то часть меня — часть, которой я стыжусь, — все еще хочет сказать тебе, что ты совершаешь ошибку. Что ты не принадлежишь к тому миру. Эта часть меня упрямо отказывается видеть, как ты счастлива оттого, что ты там не чужая.

— Я чувствую себя так, словно мне наконец удалось отыскать свою дорогу в жизни, понять свое предназначение. Я счастлива, потому что мне не нужно больше суетиться, спешить, искать что-то более интересное, более важное. Ведь именно этим я занималась большую часть своей жизни. Мы оба знаем это.

— Ты искала. Тут нечего стыдиться.

— А я и не стыжусь. Просто я устала от суеты. Мне нравится заниматься с лошадьми, мне по душе любая работа в конюшне и нравятся люди, которые меня окружают. Наверное, я уже не сумею вернуться к бумажной работе, к своей квартире, к развлечениям в клубе. Я чувствую себя так, как будто я…

— Цветок, который только что распустился? — Смотреть на цветы стало невыносимо больно, и Филипп отвернулся. — Распустился и наконец почувствовал, что такое настоящая свобода?

— Да, пожалуй. До этого я не понимала, сколько во мне было скрытого недовольства и прежде всего — недовольства собой.

— Даже если так!.. — раздался голос Кендис, которая незаметно вернулась в гостиную. Келси поглядела на мачеху и увидела решительно выпяченный подбородок и сердитый взгляд из-под насупленных бровей. — Но это не повод, чтобы быть грубой. Твой отец и я… и твоя бабушка тоже — мы все хотим помочь тебе в этот трудный период.

— Мне кажется, — медленно проговорила Келси, — что этот период вовсе не такой трудный, как вы думаете.

— Тем более ты могла бы подумать об окружающих, — парировала Кендис. — И в первую очередь об отце. О том, как он переживает. О том, как все это выглядит в глазах посторонних.

— Кендис! — перебил жену Филипп. — Не надо об этом, ладно?

— Не надо? А почему, собственно, не надо?

— Возможно, ты в чем-то права, — вставила Келси. — Мне очень не хотелось бы, чтобы папа переживал, но — увы! — я не могу разделить твоей озабоченности по поводу того, что скажут или подумают посторонние. Меньше всего мне хотелось бы ранить ваши чувства или служить яблоком раздора между вами двоими.

— И тем не менее ты подучила Ченнинга обмануть меня и остаться в этом ужасном месте.

Келси почувствовала, что ступила на зыбкую почву и мысленно прокляла Ченнинга за то, что он поставил ее в такое щекотливое положение.

— Да, я просила его побыть со мной.

— И теперь он собирается отправиться туда на все лето, собирается работать на ферме! Он как-то обмолвился об этом, но я просто не поверила. И только теперь… — Задохнувшись от возмущения, Кендис крепко схватилась обеими руками за спинку кресла. — Может быть, она околдовала тебя, Келси, но я не позволю ей сделать из Ченнинга… неизвестно кого!

— Боже мой! — Келси в отчаянии обхватила голову руками, запустив пальцы в волосы. — Откуда что берется! Ты ни разу не видела Наоми, но уже считаешь ее какой-то развратной сиреной из низкопробных фильмов, которая соблазняет чистых наивных юношей и уничтожает все, к чему только не прикоснется! Нет, Кендис, ты ошибаешься. Наоми открыла перед Ченнингом двери своего дома вовсе не для того, чтобы развратить его и уж, конечно, не для того, чтобы досадить вам. Она сделала это ради меня. А работу Наоми предложила ему просто потому, что Ченнинг заинтересовался фермой.

— Я этого не допущу! — воскликнула Кендис возмущенно. Она терпеть не могла сцен, но упрямство Келси не оставило ей иного выхода. — Я не хочу, чтобы мой сын болтался на ипподроме и общался с картежниками и бывшими заключенными!

Келси выпустила волосы и бессильно уронила руки вдоль тела.

— Ну, этот вопрос вы с Ченнингом решите без меня.

— Вот именно! Разумеется, я не имею права указывать тебе, что и как делать… — Губы Кендис предательски задрожали. Она так старалась подружиться с Келси, старалась быть ей примером, а не хрестоматийной мачехой из детских сказок, и чем это все кончилось? — … Но даже если бы я имела такое право, — продолжила она чуть не плача, — ты все равно бы не стала меня слушать! Ты всегда поступала только так, как тебе хочется, и никак иначе!

Филипп сделал шаг вперед. Неожиданная бурная реакция Кендис не только расстроила его, но и озадачила.

— Послушай, Кендис, тебе не кажется, что мы делаем из мухи слона? В конце концов, это всего лишь танцы в клубе.

— Извини, Филипп… — Обида за мужа и за Милисент помешала Кендис сразу взять себя в руки и справиться с раздражением. Свекровь была для нее чем-то гораздо большим, чем родственницей со стороны мужа, — она была подругой и советчицей Кендис, ее главной союзницей. — Я еще не все сказала. Это не просто танцы. Речь идет о приличиях и, если угодно, о лояльности в отношении родственников. Так дальше продолжаться не может, Келси. Предпочтя Наоми, ты оскорбила отца, который тебя вырастил и воспитал.

— Так вот как вы считаете! — вспыхнула Келси, подступая к отцу. — Скажи, ты и правда так считаешь? Неужели тебе кажется, что я не способна любить вас обоих? Или ты думаешь, что я не умею прощать, не умею принимать людей такими, какие они есть?

— Тебе не за что прощать Филиппа, — вставила верная Кендис. — Он все делал правильно.

— Да, я старался действовать так, как мне казалось лучше, — пробормотал Филипп. — Нынешняя ситуация для меня не из самых легких — отрицать это было бы глупо. И все же я обеими руками проголосую за то, что будет лучше для тебя.

— Я как раз и пытаюсь решить, что именно будет для меня лучше всего. Или, по крайней мере, правильнее. Я только не хочу, чтобы ты страдал по моей вине.

— Разумеется, нет, — устало промолвила Кендис.

Она никогда не понимала свою падчерицу по-настоящему, так почему же именно сейчас что-то должно измениться?

— Главная беда, Келси, не в этом, а в другом. Это, кстати, твоя старая проблема: когда ты ставишь перед собой цель, ты идешь к ней самым коротким путем, не замечая ничего вокруг и не задумываясь о последствиях. Когда же цель достигнута, вдруг оказывается, что она тебе вовсе не нужна и что ты ожидала чего-то другого. Так уже бывало, и не раз.

Этот анализ, эти логичные и предельно точные слова укололи Келси больнее, чем любые обвинения и ядовитые замечания Милисент.