– Его высочество!

– Tсc! – остановила его Маргарита.

Ла Моль умолк.

– Qui ad lecticam meam slant[27]? – по-латыни спросила Маргарита.

– Duo pueri et unus eques[28].

– Optime, barbari! – заметила она. – Die, Moles, quern inveneris in cubiculo tuo[29]?

– Franciscum ducem[30].

– Agentem[31]?

– Nescio quid[32].

– Quocum[33]?

– Cum ignoto[34].

– Странно, – сказала Маргарита. – Значит, вы так и не нашли вашего друга? – продолжала она, видимо, совершенно не думая о том, что говорит.

– Нет, ваше величество, и потому-то, как я уже имел честь вам доложить, я просто с ума схожу от беспокойства.

– В таком случае, я больше не стану отвлекать вас от ваших розысков, – со вздохом сказала Маргарита. – Но мне почему-то кажется, что он найдется. А впрочем, ищите.

С этими словами королева приложила палец к губам. Но так как прекрасная Маргарита не поведала Ла Молю никакой тайны и ни в чем ему не призналась, молодой человек рассудил, что этот очаровательный жест не призывал его хранить молчание, а имел какое-то другое значение.

Кортеж двинулся дальше, а Ла Моль, продолжая свои розыски, направился по набережной к улице Лон-Пон и вышел на улицу Сент-Антуан.

Против улицы Жуй он остановился.

Вчера, как раз на этом месте, две дуэньи завязали глаза ему и Коконнасу. Он повернул налево и отсчитал двадцать шагов, затем повторил этот маневр и очутился перед домом, вернее – перед оградой, за которой стоял дом; в ограде была обитая большими гвоздями дверь с навесом и с бойницами.

Дом стоял на узкой улочке Клош-Персе, протянувшейся между улицей Сент-Антуан и улицей Руа-де-Сисиль.

«Ей-ей, это здесь... Готов поклясться! – подумал Ла Моль. – Когда я выходил, я протянул руку и нащупал совершенно такие же гвозди на двери, потом спустился по двум ступенькам. Еще когда я нащупал ногой первую ступеньку, пробежал какой-то человек с криком: „Помогите!“, и его убили на улице Руа-де-Сисиль. Итак, посмотрим».

Ла Моль подошел к двери и постучал.

Дверь отворил какой-то усатый привратник.

– Was ist das?[35]– спросил он.

«Ага, оказывается, мы швейцарцы», – подумал Ла Моль.

– Друг мой, – с самым очаровательным видом обратился он к привратнику, – я хотел бы взять мою шпагу – я ее оставил в этом доме, – я здесь ночевал!

– Ich verstehe nicht[36], – ответил привратник.

– Шпагу... – продолжал Ла Моль.

– Ich verstehe nicht, – повторил привратник.

– ..которую я оставил... шпагу, которую я оставил...

– Ich verstehe nicht...

– ..в этом доме, где я ночевал.

– Gehe zum Teufel![37]– сказал привратник и захлопнул дверь у него перед носом.

– Черт возьми! – воскликнул Ла Моль. – Будь при мне шпага, я с удовольствием проткнул бы тушу этого прохвоста... Но раз ее нет, придется отложить это до другого раза.

Ла Моль дошел до улицы Руа-де-Сисиль, повернул направо, сделал шагов пятьдесят, еще раз повернул направо и очутился на улице Тизон, параллельной улице Клош-Персе и похожей на нее как две капли воды. Больше того: он не сделал и тридцати шагов, как снова наткнулся на калитку, обитую большими гвоздями, с навесом и бойницами и с лестницей в две ступеньки. Можно было подумать, что улица Клош-Персе повернулась задом наперед, чтобы еще разок взглянуть на Ла Моля.

Ла Моль подумал, что вчера он мог ошибиться и принять правую сторону за левую, поэтому он подошел к двери и постучал, собираясь заявить то же, что и у первой двери. Но сколько он ни стучал, на сей раз дверь даже не отворили.

Ла Моль раза три проделывал тот же самый путь и пришел к выводу, что у дома два входа, один – с улицы Клош-Персе, другой – с улицы Тизон.

Однако это рассуждение, сколь бы логичным оно ни было, не возвращало ему шпаги и не указывало, где его друг.

На минуту у него мелькнула мысль купить другую шпагу и пронзить ею негодяя-привратника, упорно говорившего только по-немецки, но ему тут же пришло в голову, что, если привратник служит у Маргариты и если Маргарита выбрала именно его, стало быть, у нее были на то основания и, следовательно, ей будет неприятно его лишиться.

А Ла Моль ни за какие блага в мире не стал бы делать что-нибудь неприятное для Маргариты.

Однако, опасаясь поддаться искушению, он около двух часов дня вернулся в Лувр.

На сей раз его комната не была занята, и он беспрепятственно вошел к себе. Надо было поскорее сменить камзол, который, как заметила королева, был основательно испорчен.

Он направился прямо к постели, чтобы вместо изрезанного камзола надеть красивый жемчужно-серый. Но, к величайшему своему изумлению, первое, что он увидел, была лежавшая рядом с жемчужно-серым камзолом шпага – та самая, которую он оставил на улице Клош-Персе.

Ла Моль взял ее в руки и осмотрел со всех сторон: это действительно была его шпага!

– Ото! Уж нет ли тут колдовства? – сказал он со вздохом и добавил:

– Ах, если б и бедный Коконнас нашелся так же, как моя шпага!

Спустя два-три часа после того, как Ла Моль перестал ходить вокруг да около двуликого дома, калитка на улице Тизон отворилась. Было около пяти часов вечера, а следовательно – уже темно.

Женщина, закутанная в длинную, отороченную мехом накидку, вышла в сопровождении служанки из калитки, открытой дуэньей лет сорока, проскользнула на улицу Руа-де-Сисиль, постучала в заднюю дверь особняка, выходившую в переулок д'Аржансон, вошла в нее, затем вышла через главный вход этого же особняка на улицу Вьей-Рю-дю-Тампль, проследовала до задней двери во дворце Гизов, вынула из кармана ключ, отворила дверь и скрылась.