– Перестань лупить меня, Синди!

Высокие стены. Стальные столбы. Крепкие ворота. Какой-то таинственный ящик для переговоров. Тонкий голос – и ответ унес ветер. Частная жизнь ничего не значит для ветра – и для Бога, ровным счетом ничего.

Я услышал, как она закричала, стараясь перебить вой ветра и шум дождя:

– Это Кэтрин Шеффилд. Я ваша соседка. Барт – мой сын. Я хочу поговорить с хозяйкой.

Тишина, только вой ветра.

И вновь мама закричала:

– Мне необходимо поговорить с ней, а если вы не примете меня, я перелезу через забор. Я войду тем или иным путем, так что откройте мне и избавьте себя и меня от неприятностей.

Я стоял поодаль и хватал ртом воздух, будто у меня и впрямь было плохо с сердцем. Медленно-медленно черные ворота начали открываться.

Мне хотелось закричать: «Нет! Не ходи, мама, там ловушка!» Но я не знал в действительности, есть ли ловушка для нее. Я сам был в ловушке – между Джоном Эймосом и Малькольмом, что сидел внутри меня. Ничего хорошего мамино вторжение не обещает, это я знал.

Я быстро проскользнул между створками ворот, прежде чем они успели захлопнуться. Звук их клацанья был такой же, как должен быть у дверей тюремной камеры.

Мама пошла к дому с Синди, вырывающейся из ее рук. К тому времени они должны были промокнуть до нитки. Я, по крайней мере, промок.

Мама поднялась по ступеням, прижимая к себе сопротивляющуюся Синди. Она подняла челюсть медной львиной головы, заменяющей звонок, и громко постучала.

Джон Эймос, видно, ждал ее, потому что он немедленно открыл дверь и низко, как королеве, поклонился. Я поспешил в боковую дверь, чтобы не пропустить ни слова. Я побежал к стойке бара, чтобы спрятаться за нею, потому что прятаться за пальмами больше было нельзя – Джори однажды обнаружил меня там.

Я сбросил пальто на пол и быстро прополз внизу стойки, открыв дверь в гостиную, чтобы все видеть. Мама, очевидно, еще была в холле, снимала свое мокрое пальто и грязные белые сапоги. Вскоре она появилась. У меня не было даже времени посмотреть, сидит ли бабушка в своем кресле.

При появлении мамы бабушка встала, пряча за спиной трясущиеся руки. Вуаль скрывала ее волосы и бо́льшую часть лица.

Внутри меня какой-то слабенький, маленький голос закричал маме «не надо», когда она переступила порог этой комнаты, все еще держа на руках Синди. Верхнюю одежду с Синди тоже сняли, и она была совершенно сухой, в то время как слипшиеся, мокрые пряди маминых волос болтались, как веревки. Ее глаза, лицо были явно нездоровы, и мне опять захотелось плакать от жалости. А что, если Бог прямо сейчас и поразит ее? Что, если Он повелит маме гореть в вечном огне?

– Я приношу вам извинения за то, что врываюсь подобным образом, – сказала мама, но таким голосом, что я испугался, будто она прямо сейчас вцепится в бабушку. – Но я хочу получить от вас ответы на некоторые вопросы. Кто вы? Что вы рассказываете моему сыну? Он говорит мне страшные вещи и ссылается при этом на вас. Мы с вами не знаем друг друга, поэтому что́ можете вы ему рассказать про меня, кроме лжи?

Бабушка не ответила ни слова. Она только глядела на маму и на Синди.

Она показала маме на стул и наклонила голову, как бы показывая, что приносит извинения.

– Какая красивая у вас комната, – заметила мама, взглянув вокруг.

По мере того как она оглядывалась, в ее глазах росло замешательство. Она спустила Синди на пол и попыталась удержать ее за руку, но Синди была полна любопытства и желания все потрогать.

– Я не задержусь у вас надолго, – проговорила мама, следя за Синди. – Я простужена, и мне необходимо быть дома. Мне всего лишь нужно выяснить, что именно вы наговариваете сыну, после чего он дома становится неуправляемым. Он проявляет неуважение ко мне, своей матери. Как только вы сможете мне объяснить что-нибудь, я встану и уйду вместе с Синди.

Бабушка, опустив глаза, кивнула. Она и вправду выглядела как какая-нибудь арабская женщина. По маминому взгляду я догадался, что мама думает, будто та не понимает по-английски.

Мама уселась на стул поближе к камину.

– Здесь маленький городок, так что, когда сын приходит ко мне и утверждает, что дама, живущая по соседству, рассказала ему то-то и то-то, я так понимаю, что эта дама и есть вы. Кто вы? Отчего вы все время настраиваете моего сына против меня? Что я вам сделала?

Дама в черном не отвечала. Мама наклонилась, чтобы рассмотреть ее пристальнее. Может, она уже догадалась? Может, она такая умная, что под черной вуалью и длинной бесформенной одеждой угадала мать?

– Послушайте, я же сказала вам свое имя. Будьте любезны, скажите же и мне, как вас называть.

Бабушка застенчиво кивнула.

– О, я понимаю. Вы, наверное, не говорите по-английски?

Бабушка снова покачала головой. У мамы на лбу появилась морщинка:

– Но вы, кажется, поняли, что я говорю? Почему же тогда не отвечаете мне? А если вы немая, как вы говорили с моим сыном?

Часы громко отсчитывали секунды. Казалось, они никогда еще не шли так громко. Бабушка покачивалась в кресле.

Мама нервничала. Внезапно Синди, узрев фарфоровую кошечку, побежала схватить ее.

– Синди, положи сейчас же на место.

Неохотно подчинившись, Синди аккуратно поставила кошечку на мраморный столик. Но в тот же момент стала оглядываться в поисках другой игрушки. Тут она увидела, что арка ведет из этой комнаты в другую, и побежала туда. У Синди было стремление непрерывно все исследовать, как и у меня, только она не роняла так часто предметы. Мама вскочила и побежала за ней, чтобы удержать.

– Не ходи туда! – закричала бабушка, вставая.

Как завороженная, позабыв о Синди, мама медленно повернулась на голос. От лица ее отлила кровь, глаза широко раскрылись, и она в изумлении уставилась на бабушку. А та нервно подняла свои трепещущие руки к вырезу платья и подхватила нитку жемчуга, перебирая жемчужины пальцами.

– Я где-то слышала ваш голос.

Бабушка не ответила.

– И эти перстни на ваших пальцах – они мне тоже знакомы… Где вы купили эти перстни?

– В магазине скупки, – ответила бабушка отрывисто, странным голосом.

Мамины глаза сузились: она поняла, что эта женщина не иностранка. Я сидел не дыша. Что-то случится теперь? Мама скоро догадается. Ее нелегко провести.

Мама медленно, будто у нее подогнулись ноги, опустилась в ближайшее кресло. Она забыла о Синди, хозяйничающей в соседней комнате.

– Теперь я вижу, что вы немного понимаете по-английски, – медленно, спокойно сказала мама. – Как только я вошла в эту комнату, время для меня повернулось вспять. Будто я вновь стала ребенком. У моей матери был такой же вкус: такая же мебель, такие же обои, все, вплоть до каминных часов, похоже на обстановку у моей матери. И даже эти же самые перстни на руках. Вы купили их в скупке?