Пока мы петляем в клубах быстро темнеющего тумана, я внимательно вглядываюсь в еле различимую осклизлую дорогу и размышляю. Шанс выпал — один на миллион. Сердце готово выпрыгнуть от радости наружу. Вот оно! Вот оно… Я и моя маленькая спутница-охранница — мы одни на десятки километров вокруг. Скоро мы минуем полосу этого проклятого тумана. Тогда я поеду быстрее, включу фары, включу печку… Лейла пригреется и начнет дремать — после такого стресса должно последовать закономерное расслабление. Я резко нажму на тормоз и в мгновение ока отберу у своей спутницы карабин. А дальше… Нет-нет, я не брошу Лейлу в горах. Тут в это время года волки частенько шастают — пачками. Я, конечно, большая сволочь, но не настолько конченая, чтобы отдать маленькую девчонку на растерзание хищникам и бросить обезумевших от горя женщин одних на высокогорном пастбище с двумя трупами. Нет, я поступлю иначе. Мы доедем до окраины села — там я ссажу свою хозяюшку, прослежу, чтобы она постучалась в первую попавшуюся калитку, и уже тогда рвану во все лопатки. Пока Лейла доберется до Рустема, объяснит ему, в чем дело, пока тот организует погоню — я буду далеко. От села часа полтора машинного хода до того самого заветного брода, который так и не дождался нас в прошлый раз, когда помешали ловкие минометчики Рашида. Ну ничего, в этот раз сбоев не будет…

Едва мы миновали полосу тумана и выбрались на более-менее приличный участок дороги, Лейла скомандовала:

— Стой! Мэнэ туалет надо…

Я напряг периферийное зрение и резко притормозил — если получится, можно решить нашу маленькую проблемку с ходу, без подготовки. Машина пару метров проехала юзом — тормозная система функционирует прекрасно, как и всякая составная часть Султанова хозяйства, — и стала наискось, опасно накренившись к правой обочине. Ствол карабина остался на месте, будто его гвоздями прибили к кожуху — Лейла подозрительно хмыкнула и попеняла мне:

— Рэзка нэ надо! Нэ видищ, донки — нащ хайвэй сабсэм скользкий?!

— Давно не ездил — навыки утратил, — начал оправдываться я. — Вообще чудо, что мы смогли через туман пробраться…

— Сывет на кабина вклучи, — прервала меня Лейла и, дождавшись, когда я включил плафон, шустро выскользнула из кабины.

Я пожал плечами — не получилось с ходу. Больно сноровиста моя хозяйка, оружие для нее так же привычно, как для детей равнины куклы. Ну ничего — сейчас пописает, я включу печку, тогда точно начнет дремать… Не понял — чего это она?!

Лейла быстро забралась в кузов, проскользнула по бараньим тушам к переднему борту и, откинув тент, постучала стволом по дверному стеклу. Приспустив стекло, я высунулся наружу и кисло поинтересовался, предчувствуя какую-то непредсказуемую пакость:

— Ты что — мясцом побаловаться решила? Время, знаешь ли, не того…

— Тывой фейс я наблудаю на зеркало, — деловито сообщила маленькая разбойница. — Сывет нэ надо тущит — так ехай. Если ты сывет тущит — я стрелят через кабина. Ю андестен?

Ну конечно, я все «андестен»! Вот чертовка! Теперь мне ее вообще никак не достать — сидит сзади, как в окопе, и наблюдает за мной в зеркало. А я ее совсем не вижу — темно, знаете ли. И как это я не догадался свернуть к чертовой матери это треклятое зеркало, когда готовил машину к выезду? Это что ж получается: маленькое исчадие ада элементарно обуло такого профи, как я?! Мне ж теперь кранздец при любом раскладе — я даже тривиально удрать не могу, в цепях запутаюсь, пока буду выбираться из кабины. Даже если изловчусь как-то соскочить на ходу, наподобие Дэвида Копперфилда, — за то время, что я буду выпрыгивать, мой незарегистрированный мастер спорта по стрельбе успеет не спеша превратить меня в дуршлаг — это не ходи к гадалке. Ой как обидно!

— Шутить изволите, сударыня! — сурово напыжился я. — Как это ты себе представляешь — ехать со светом в кабине? Мне ж дорогу не видать! Через двадцать метров свалимся в пропасть — нам еще спускаться и спускаться, матушка!

— Фары горят — видно все, — опровергла мои доводы Лейла. — Баищса — ехай тиха. Сывет тущит нэ надо — я сказал!

— Тьфу, ты — черт, не ребенок, — нервно хохотнул я. — Ну, хрен с ним, со светом, — разберемся как-нибудь… Но тебе ведь в лицо надует — ты понимаешь это? Чай, не май месяц на дворе! Мне потом твоя мать за это дело жопу на клочки порвет, блин! Надует голову, и подхватишь менингит — и будешь дебилом, если не умрешь вообще. Ты про менингит слыхала?

— Мой голова — что хочит, пуст делаит, — авторитетно заявила Лейла. — Тывой жопа эта нэ касаитса! Ехай!

— А если не менингит — так, может быть, еще хуже, — не сдавался я, пытаясь задеть наиболее чувствительные струнки девичьей души. — Надует голову — потом твое прекрасное личико покроется огромными чирьями! Такими гно-о-о-ойными, струффф-о-о-о-озными, они будут лопаться, а гной будет сочиться, сочиться, стекать по подбородку, а на него будут мухи садиться — такие зеленые, противные… Брр!!!

— Сабсэм плахой, — неожиданно резюмировала Лейла. — Какой муха? Зима стаит — пасматры, донки! Насикомий вэсь сыпит! А ну — рука покажи!

— Чего? — удивился я. — Зачем тебе моя рука?

— Левий уже зажил — я знаю, — сообщила Лейла. — Правий застрилю — чтобы нэ балтал что нэ надо. Будищ тагда тиха сидет. Ну! — она увесисто ткнула в заднюю стенку стволом и предложила компромисс:

— Или ехай — нэ балтай!

Чертыхнувшись, я завел двигатель и тронул машину с места..

Судьба-зебра продолжала издеваться надо мной: черная полоса никак не желала заканчиваться. Если мне когда-нибудь повезет вновь оказаться в кругу своих соратников на этом свете, они, узнав об этой истории, будут долго потешаться над пикантностью ситуации: супербоец и мастер организации спецопераций, оказавшись в горах один на один с чеченской девчонкой, дал себя объегорить как распоследний олигофрен и не удосужился освободиться. Ну чем не сюжет для комедии в стиле «Один дома»?! Нет, не буду я об этом рассказывать — не дождетесь…

Где-то через час с небольшим мы заехали в село и остановились у ворот дома Рустема — сюда меня привозили, когда отловили в горах во время неудачного бегства с пастбища.

Я посигналил. Через несколько секунд из калитки выглянул бородач с автоматом и страшно удивился, обнаружив меня одного в кабине — не узнал. Этот тип присутствовал при моей поимке полтора месяца назад, но тогда я не имел буйной шевелюры и кудлатой бороды — в процессе лечебы Хашмукаевы меня неоднократно тотально брили, накладывая швы на изодранный череп. Лейла что-то крикнула, присмотревшись повнимательнее, бородач увидел ее, изумленно охнул и торопливо распахнул ворота.

— Ну вот — приехали, — пробормотал я, заезжая во двор. — Изменение социального статуса временно отменяется…

Через пять минут в просторной кухне дома Гушмазукаевых состоялось импровизированное слушание по делу о внутриродовом конфликте. Да-да, не удивляйтесь: старший зять Султана как раз и есть тот самый Рустем Гушмазукаев, банда которого контролирует данный участок ЗОНЫ — вплоть до границы с казачьими землями и территорией Рашида Ясно Солнышко, с коим Рустем поссорился некоторое время назад, и не без помощи моей команды. В прошлый раз, когда меня отловили во время неудачного бегства, я не успел как следует рассмотреть легендарного главаря банды — его джигиты меня маленько били, как-то не до рассматривании было. А сейчас рассмотрел: вполне даже симпатичный мужчина лет тридцати, высокий, плечистый, с красиво вьющимися волосами, здоровой кожей лица и ясными глазами. Чем-то даже на Сильвестра Сталлоне похож — этакий чеченский Рембо местного засола. И руки — холеные узкие кисти с нервными пальцами, более характерными для художника, нежели для убийцы. Впору было прослезиться от умиления: этак я скоро перезнакомлюсь со всеми теми товарищами, имена которых до недавнего времени в моей жизнедеятельности фигурировали лишь как абстрактные объекты косвенного влияния.