— Ты никогда, никогда не удерешь больше из дому в такой одежде. Поняла?

— Да, Эдвард.

— Ты ведь могла оказаться среди такого сброда, что тебе не поздоровилось бы. Понимаешь?

— Да, Эдвард. На самом деле сейчас она уже ровным счетом ничего не понимала. Она даже дышать не могла — так действовало на нее нежное поглаживание пальцев Эдварда, скользивших взад-вперед по ее напрягшемуся соску.

— Итак. Теперь твоя задача — выучить все необходимое, чтобы стать мне хорошей и послушной женой. Поняла?

— Да, Эдвард. — С широко распахнутыми глазами Линдсей безвольно качнулась навстречу ему. Тела их соприкоснулись, и, к своему изумлению, она ощутила что-то твердое и пульсирующее у него в области бедер. И это что-то подрагивало, словно жило своей, совершенно отдельной жизнью. — Ой, Эдвард! У тебя там что-то движется!

У виконта в буквальном смысле слова отвалилась челюсть. Он растерянно помотал головой, но потом наконец сообразил и расхохотался.

— Какая же ты… — Смех душил его. — Нет, мне пора уходить. На сей раз и в самом деле пора.

Девушке хотелось плакать, но гордость удержала ее. Нет, она не будет больше умолять.

— Конечно, ты зол на меня. Я тебя не виню. Я бы не винила тебя, даже если бы ты запер меня здесь на всю жизнь и забыл вернуться.

С тяжелым вздохом виконт наклонился к жене и поцеловал в губы, а затем быстро собрал письма со стола, запихнул их в карман и шагнул к двери.

— Зато, если бы я не вернулся, я бы сам себя не простил, — сказал он. — Тогда всякий бы мог смело заявить, что меня пора упрятать в сумасшедший дом.

Линдсей несмело улыбнулась.

— Спасибо. Я постараюсь научиться быть тебе хорошей женой. Правда.

— Постарайся, — бросил виконт выходя. Однако в следующую секунду из двери снова появилась его голова: — Но не волнуйся, когда я вернусь, то почту за долг приложить все силы, чтобы для тебя в этом деле больше не осталось никаких загадок. Сапоги его, удаляясь, загремели по каменному полу, и до Линдсей донесся его смех и возглас: «У тебя там что-то движется!» Хлопнула наружная дверь — и все стихло.

Эдвард решительным шагом вошел в холл своего дома на Кавендиш-сквер. Вымуштрованным слугам хватило одного взгляда на господина, чтобы тотчас же скрыться с глаз долой. Они знали, когда следует держаться в тени.

Стоявшие перед подъездом элегантное ландо и видавший виды небольшой экипаж предупредили виконта, кого он скорее всего застанет у себя в гостиной.

— Добрый день, Антония, — поздоровался он, не успев даже до конца открыть дверь. — Привет, Джулиан. Надеюсь, вам нравится мое гостеприимство.

Слова его были встречены гробовой тишиной. Нахмурившись, Эдвард обозрел представившуюся его взгляду картину. Антония, привольно раскинувшись в его излюбленном кресле перед камином, продолжала читать. Джулиан, склонившись над мисс Уинслоу и легонько касаясь рукой ее плеча, судя по всему, обучал девушку какой-то карточной игре!

— Прелестная картинка, — раздраженно сказал Хаксли, войдя в комнату и швырнув перчатки и хлыст на кресло. — Похоже на открытие занавеса в лучшей пьесе Королевского театра. Нежное семейство в сборе.

— Сарказм тебе не идет, Эдвард, — промолвила Антония, не отрывая глаз от книги. — Равно как и твое поведение в последнюю неделю.

— Мое поведение? — хмыкнул виконт, расстегивая плащ. — После всего, что выпало на мою долю за последнюю неделю, ты еще меня осуждаешь? Я так понимаю, вы уже получили мое послание из Хаксли? Мне еще надо было до отъезда из Девоншира уладить одно небольшое дельце, но я думал, вы ждете не дождетесь весточки от моей почтительной женушки.

— Вы, сэр, иногда бываете поразительным грубияном. Замечание Джулиана, исполненное тихой ярости, так ошарашило виконта, что он едва не выронил плащ из рук.

— Прощу прощения?

— Мне кажется, ты достаточно хорошо меня слышал.

— Пожалуй. Так с каких это пор, позволь узнать, ты взялся критиковать мои поступки и поведение?

— С тех пор, как ты завел обыкновение непочтительно разговаривать с юными благородными леди.

Сделав над собой усилие, Эдвард сдержался и с необыкновенной тщательностью повесил забрызганный плащ на спинку стула.

— По-моему, я один волен судить, как, что и почему я делаю.

— Черт побери! — Джулиан выпрямился, но рука его по-прежнему касалась плечика Сары. — Иногда ты бываешь поразительно… несносно…

— Самонадеянным, тупоголовым, несправедливым. — Леди Баллард на миг умолкла, а потом докончила, сердито сверкая глазами: — Наглым!

Стиснув зубы, Эдвард пружинистыми шагами подошел к камину и остановился, повернувшись спиной к огню.

— Наглым, говоришь? — Сощурившись, он перевел взгляд на Сару: — Мисс Уинслоу, вы еще не высказались. Только не говорите мне, что вам нечего добавить ко всему вышеперечисленному.

Девушка подняла на него огромные черные глаза, полные немого укора.

— Вы… вы были так грубы со мной, милорд. — К полному его ужасу, по щекам ее беззвучно поползли слезы. — Бедненькая Линдсей. Она такая мягкая, ранимая. Она всегда старалась помогать тем, кто беднее и несчастнее ее. А теперь… теперь вы заточили ее в каком-то ужасном месте.

Эдвард не верил своим глазам. Прямо перед его пораженным взором Джулиан бросился на одно колено и заключил всхлипывающую девушку в объятия. Темная головка доверчиво прижалась к его плечу. Гневное лицо Джулиана выражало полнейшее отвращение к виконту.

— Подумать только, оставить невесту в первую брачную ночь! — Графиня возмущенно захлопнула книгу и поднялась на ноги. — Сперва ты умудряешься какими-то способами, которые я решительно отказываюсь понимать, заставить бедное невинное дитя согласиться на этот брак. Затем, когда твое самолюбие уязвлено теми знаками мужского внимания, какими общество — что более чем естественно! — осыпает столь прелестное создание, ты сломя голову начинаешь приготовления к свадьбе, причем с самой неприличной спешкой, какую мне когда-либо доводилось видеть.

— Я вовсе не…

— Помолчи, Эдвард. Ты лишил бедную девочку всех радостей, какие она могла получить от столь важного события. Никогда, ни на одну секунду ты не думал о Линдсей как об умной и энергичной личности, чья воля может оказаться не слабее твоей. — Грудь Антонии бурно вздымалась под черным шелком платья. Многочисленные нити черного янтаря с бриллиантовыми искорками так и ходили ходуном у нее на шее. — Разве тебе никогда не приходило в голову, что всякий — всякий, — кто, много лет прожив под одной крышей с людьми вроде Роджера Латчетта и его мамаши, сохранил бы такой здравый ум и такое чувство юмора, как у этой малышки, явно является человеком неординарным?