Двое коротко стриженных парней, мгновенно снявшись с «насеста», сунули правые руки за спину, туда, где, по всей видимости, находились главные аргументы их правоты, и стали быстро переходить дорогу.

Из-за угла дома, расположенного в тридцати метрах от белой «девятки», вывалилась группа людей в пятнистой форме и, держа перед собой оружие, как при штыковой атаке, бросилась к машине.

Гена Эйхель, сунув телефон в карман рубашки, выдернул из-под мышки тупорылый «макаров» и шагнул в сторону банка...

Двое на крыльце остановились, и по их движениям можно было понять – они все поняли. Они догадались, что это сумасшедшее движение вокруг них – не случайно, но посчитали его за броуновское. Мельтешение теней на площади в сто квадратных метров они не смогли определить как векторное. Суматоха, мгновенно возбудившая тревогу, и не более того...

И из них двоих умереть первым в этой ситуации должен был тот, кто решит задачу последним.

Судья и прокурор знали, что суматоха будет страшной. Возможно, будет стрельба и, вероятно, трупы. Но ни один из них не представлял, насколько далеки от истины и идеалистичны окажутся их мысли...

Едва группа спецов в масках и «сферах» приблизилась к машине Хорошева и, по давно выработанной привычке, стала приступать к ее захвату, как поднятое до самого верха окно мгновенно превратилось в прах. Короткие, но частые очереди, трескающие из автомата внутри машины, заставили пятерых спецов ФСБ повалиться на землю. Двое из них падали на горячий асфальт уже мертвыми...

Пригнувшись, словно пробегая под веревками с бельем, Полетаев и его спутник стали разбегаться в разные стороны. Антон краем глаза успел запечатлеть момент, когда Эйхель, следуя одному ему известной логике, метнулся не за Полетаевым, а за его собеседником.

Медлить дальше было нельзя, а выскакивать из «Волги» и попадать под шквальный огонь, который велся уже во всех направлениях, было глупо. После вступления в перестрелку Хорошева бойцы ФСБ перестали стесняться, и вскоре площадка перед банком «Империя» стала напоминать площадь «Минутку» в Грозном в январе девяносто шестого.

Одна из пуль, срикошетив от мраморной колонны крыльца, натужно завыла, прошила оба стекла «Волги», в четверти метра от головы Струге, и ушла гулять в сторону проспекта Ломоносова.

А Полетаев и Эйхель со своей жертвой тем временем разбегались в разные стороны.

– Дави на газ! – глухо крикнул Антон, заметив, как спина оперативника скрылась за углом дома. – Я знаю, у кого картина!

Хорошев рванул машину с места одновременно с Пащенко, но разъезжались они в разные стороны. И догнали свои объекты эти машины почти одновременно. Хорошев, выбросив продырявленную «девятку» на тротуар, прижал Полетаева к стене, выстрелил ему в ногу и заставил остановиться. Еще двадцать секунд ему понадобилось для того, чтобы затащить терновского мошенника в машину.

А «Волга», заскочив во дворы, стала повторять маршрут обоих беглецов – джинсового и преследующего его Эйхеля. Едва Вадим выскакивал, распугивая жителей, во двор, он тут же замечал спину опера, скрывающуюся за углом. Выворачивая за этот угол, он с досадой отмечал, что рубашка Генки отдает ему прощальный салют уже за углом дома следующего.

– Это может продолжаться до бесконечности! – взревел Пащенко.

В карманах судьи и прокурора уже давно разрывались трелями мобильные телефоны. И не нужно было даже задумываться о том, кто их пытается отвлечь от погони. Двое оставшихся в неудобном положении гостей из Москвы, захлебываясь от гнева, сейчас пытаются выйти на связь с одним из тех, с кем совсем недавно заключили сепаратный мир. И Полетаев, и Седой вышли из поля зрения рябого, в руках последнего осталось лишь несколько тел собственных сотрудников и куча стреляных гильз. Картина, убийца Маркина, Полетаев и судья с прокурором уходили из его рук, как рыба через дырявый невод. И теперь он хотел, чтобы его сориентировали.

Ориентировать рябого Струге не хотел. Негодяй из деликатного ведомства только что подставил его и Пащенко под пули, забыв сообщить о том, что на очередной встрече однокашников Седого будут брать. И теперь он, рябой, имеет то, что заработал по справедливости. Он забыл об одном простом постулате, истинность которого доказана веками. Тот, кто пытается смешать золото с дерьмом, позорит не золото, а себя. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Машина прокурора выскочила из-за очередного угла в тот момент, когда Эйхель и джинсовый, стоя друг напротив друга в пятнадцати метрах, целились из пистолетов...

– Черт!!

Это последнее, что успел сказать Пащенко перед выстрелом дуплетом...

Это было больше похоже на дуэль, в которой нет победителей. Пуля Эйхеля попала в пистолет джинсового, срикошетила и, превратившись в деформированный кусок железа, врезалась последнему в висок. От вида того, как из левой половины черепа человека в джинсовом костюме вылетает целая пригоршня мозгов и костей, заорал весь двор.

– Он срезал его! – победоносно завопил Пащенко, выскакивая из машины. – Ты видел?! Значит, Генка жив!

Это было лишь похоже на правду.

Генка был пока жив...

Антон и Вадим подбежали к нему в тот момент, когда под ним подломились ноги. Он упал сначала на колени, а потом – лицом в рассыпанный за перегородкой детской песочницы песок...

Решив оставить Вадима с раненым, судья бросился к джинсовому и стал ощупывать его карманы.

Когда он вернулся к песочнице, Эйхелю оставалось жить не более трех минут. Это Антону мог сказать любой врач.

– Печень, Вадим Андреевич...

Из правого бока Генки толчками выходила черная кровь.

– Мы с Маркиным... друзьями были... – пробормотал белый как мел оперативник, мутным взором глядя на то, как прокурор лихорадочно набирает на мобильнике «03». – Он за два дня... до смерти... смеясь, сказал мне, что... если мне «люди» «цинканут», что у кого-то... из деловых есть картина Гойи... А сам умер... Пашка умер... А вы меня на Полетаева вывели... Это за картину Пашку убили... я знаю... Господи, боль-но...

Струге знал это. На одном из судебных заседаний старый медик – судебный эксперт, приглашенный на процесс в качестве специалиста, рассказывал о том, как раненный в правый бок потерпевший мог продлить свою жизнь.

– Если пулевое или ножевое отверстие в правом боку зажать рукой, то смерть можно оттянуть. На десять минут. Но уже через минуту раненый сойдет с ума от боли. Поэтому в десяти случаях из десяти раненый убирает от раны руку.

– Мне не нужно ветки... из лаврового венка... Я за Пашку хотел...

Когда Эйхель, с трудом наклонив голову, медленно перевел свой взгляд на окровавленную руку, охватившую правый бок, он все понял.

– Почему ты позвонил мне?

Вадим стоял на коленях перед Генкой и смотрел на его муки.

Даже Эйхелю в этой ситуации перестало вериться в то, что принявшая вызов бригада парамедиков успеет приехать вовремя.