Общесоюзное Министерство просвещения существовало с августа 1966 по март 1988 г. При этом сложившаяся система управления образованием и наукой неоднократно подвергалась различным реформам.

Монополизировав контроль над сферой (в первую очередь начального и среднего) образования, Наркомпрос был важнейшим, но не единственным государственным органом, реализующим государственную политику в научной сфере. Еще в августе 1918 г. при ВСНХ был создан Научно–технический отдел, при котором в качестве коллегиального органа была сформирована Научная комиссия, в работе которой непосредственное участие принимали и крупные ученые. Возглавлял НТО молодой специалист–геолог Н. Горбунов. НТО координировал научные исследования прикладного характера, связанные с металлургией, электротехникой, химией. К концу 1927 г. этот орган руководил деятельностью 36 различных исследовательских институтов. Для сравнения — Наркомпрос в этот период имел в своем подчинении только 11 научных институтов. Впрочем, противоречия между государственными органами управления наукой и образованием не стоит преувеличивать. Все они формировались на заседаниях Совнаркома, который и определял стратегические задачи их деятельности, а потом контролировал их выполнение. Руководство научной деятельностью осуществлялось и через структуры, созданные при ЦИК (например, Ученый комитет, созданный в 1926 г.) и через партийные структуры (в первую очередь Агитационно–пропагандистский отдел ЦК РКП (б)).

Несколько в ином положении на протяжении 1920‑х годов оставалась Академия наук. Она, будучи крупнейшим и авторитетнейшим научным учреждением страны, при демонстрации лояльности по отношению к советской власти получила определенную автономию в управлении. Государственная власть, безусловно, нуждалась в результатах научных исследований для развития оборонной, энергетической и промышленной сфер. Для координации действий академических и государственных учреждений в 1922 г. был создан просуществовавший два года Особый временный комитет науки (ОВКН), в состав которого наряду с академиками В. А. Стекловым, П. Л. Лазаревым и А. Е. Ферсманом входили представители Наркомпроса, Наркомфина, ВСНХ, Народных комиссариатов внешней торговли и путей сообщения. С 1926 г. в составе Совнаркома были созданы Отдел научных учреждений и Комиссия по работам Академии наук СССР, возглавляемая А. С. Енукидзе. После ликвидации этих структур в 1929 г. их функции отчасти взял на себя Ученый комитет ЦИК СССР, фактически ставший, вплоть до своей ликвидации в 1938 г., важнейшим государственным органом управления наукой. Решительное наступление на Академию наук началось в конце 1920‑х годов. Еще в 1925 г. был весьма помпезно, с приглашением иностранных гостей, отпразднован ее юбилей. В январе 1929 г. Академия, сохранившая права выбора своих новых членов, забаллотировала трех кандидатов–коммунистов, избиравшихся в числе 42 новых академиков. В газетах появились требования реорганизовать Академию наук и давались политические характеристики академиков, указывавшие на их якобы контрреволюционное прошлое. В августе того же года для чистки Академии наук в Ленинград была направлена правительственная комиссия во главе с Я. П. Фигатнером. В июне–декабре 1929 г. по решению этой комиссии были уволены 128 штатных сотрудников (из 960) и 520 сверхштатных (из 830). В конце 1929 г. начались аресты органами ОГПУ сотрудников Академии наук. Всего с декабря 1929 по декабрь 1930 г. по «академическому делу» были арестованы свыше 100 человек (главным образом специалисты в области гуманитарных наук). Среди арестованных и впоследствии приговоренных во внесудебном порядке комиссией ОГПУ к различным срокам заключения и ссылки были такие известные ученые, как историки С. Ф. Платонов, Ю. В. Готье, Е. В. Тарле, С. В. Бахрушин и другие.

Вскоре после этого последовала реорганизация самой Академии наук, изменившая ее структуру. Она была подчинена ВЦИК (с 1933 г. — СНК), а в 1934 г. президиум и 15 научно–исследовательских институтов были переведены в Москву. В систему АН СССР на тот момент входили около 80 научно–исследовательских институтов, в дальнейшем их число неуклонно увеличивалось. К 1985 г. в составе АН СССР насчитывалось уже более 5 тыс. различных научных учреждений.

Только к концу XX в. стало очевидно, что советский — и отчасти немецкий — опыт сосредоточения научных исследований в отдельных институтах, вне прямой связи с системой образования оказался наиболее пригодным для решения задач индустриальной эры, преимущественно в мобилизационном ключе. Хотя во Франции в самом конце 1930‑х годов Национальный центр научных исследований был создан еще по этой модели, соседние страны в тот период демонстрировали более разнообразные и гибкие формы поддержки и продвижения науки с участием предпринимательских и филантропических ресурсов (Сольвеевские конгрессы в Бельгии и т. д.). В Европе и Америке, а также странах Азии победила модель исследовательского университета, наиболее полно реализовавшаяся в США. Но в Америке 1930‑х годов процесс перемещения ведущих научных направлений еще только начинался. Атмосфера Великой депрессии даже ставила перед некоторыми журналистами вопрос о возможности введения чрезвычайного и временного моратория на научные исследования. Р. Хатчинс, многолетний президент Чикагского университета, сформулировал подобные чувства в виде ярких метафор: «Ключи, которые должны были открыть ворота рая, привели нас в более обширную, но еще более тяжкую тюрьму. Для нас этими ключами были наука и свободный разум человека. Они нас обманули». Но годы депрессии не остановили в Северной Америке рост среднего образования; напротив, именно тогда в этой сфере и произошел важный перелом. Если в 1930 г. среднюю школу заканчивали 29% 17-летних молодых людей, то в 1940 г. — уже более 50%. Отчасти эту перемену можно объяснить желанием оттянуть выход молодежи на совсем не благоприятный для нее тогда рынок труда.

Созданный в 1940 г. в США Национальный комитет оборонных исследований мог для своих потребностей обращаться не только к федеральным лабораториям, но и привлекать в рамках контрактов неправительственные учреждения. В июне 1941 г. для более результативного проведения научных работ военно–оборонного характера было создано Управление научными исследованиями и разработками. Ему надлежало ведать проектами военного значения и координировать программы университетских исследований, промышленных и патентных разработок и стратегии производства современного оружия, в том числе курируя исполнение научно–технических проектов в различных ведомствах, связанных с оборонными заказами. В частности, речь шла о том, чтобы разблокировать рынок промышленных разработок и патентов от монополизации крупными корпорациями в пользу небольших конкурирующих фирм и агентств. Крупнейшей фигурой и воплощением научной политики администрации в военные и послевоенные годы стал видный ученый–электротехник В. Буш. Именно он смог обосновать необходимость сохранения общенациональной системы поддержки и координации научных исследований и на послевоенные годы. Как и Хейл во время Первой мировой войны, Буш сдержанно относился к перспективе прямого вмешательства государства в выработку стратегий научного исследования. Еще на посту вице–президента и декана Инженерной школы Массачусетского технологического института Буш особенно активно добивался расширения фронта исследований за счет правительственных и частных фондов, сохраняя при этом автономность и фундаментальный характер университетской науки. Парадоксальным образом республиканец и противник «Нового курса», Буш оказался одним из главных архитекторов так называемой Big Science, которая включала и академические учреждения, и исследовательские и научнотехнические подразделения крупных корпораций, и государственные институты, особенно военного профиля.

Одним из главных научных свершений, имевших крупнейшие политические последствия,