«Христос воскресе из мертвых… – одушевленно пели голоса, точно по лествице какой незримой в небо подымаясь. – Смертью на смерть наступи и гробным живот дарова… Христос воскресе из мертвых…»

С высокой зубчатой стены Вассиан видел, как такие же огневые, торжествующие реки выплыли и из других церквей Москвы и залили светом и песнопениями вешнюю ночь, и точно все выше поднимались души над черной, в огнях, землей. «Раз… – сотрясал все Фиораванти с Тайницкой стрельницы. – Раз… Раз…»

И люди обращались одни к другим с немножко неловкой, растроганной улыбкой:

– Христос воскресе…

– Воистину воскресе…

«Христос воскресе из мертвых… – под потрясающий гуд колоколов и грохот пушек, поднимаясь по лествице незримой, гремели голоса. – Смертью на смерть наступи и гробным живот дарова…»

– Ну, вот и Светлого праздничка дождались… Да, никак, это ты, Матвеевна?.. Христос воскресе…

– Воистину воскресе, касатик…

– Христос воскресе, боярышня… – обратился Митька Красные Очи к Маше Ряполовской, постаревшей, исхудавшей, похожей на черничку.

– Воистину воскресе… – мягко отвечала Маша и, поцеловавшись с Митькой, дала ему красное яичко и монету.

«Раз… Раз… – гремел Аристотель под гуд колоколов. – Раз… Раз… Раз…»

И вдруг Вассиан, злой, желчный Вассиан с удивлением почувствовал, как по постаревшему лицу его, теряясь в уже седеющей бороде, текут невольные слезы ясного и глубокого восторга! Он был умилен до дна, сам не зная чем… «Жизнь зла, жизнь нелепа, не нужна – так, но почему же, Господи, иногда она так во всей нелепости своей волшебно-прекрасна и тепла?!»

«Христос воскресе из мертвых… – все нарастая, все поднимаясь ввысь, гремели среди белокаменных стен и прекрасных стрельниц ночные хоры. – Смертью на смерть наступи и гробным живот дарова…»

По черной, в теплых отблесках огней земле стоял уже радостный, праздничный говор и смех. Москвичи с удовольствием, с гордостью слушали и грохот пушек над рекой, и мощный гуд колоколов, и то удаляющееся, то опять нарастающее пение светлых, блистающих хоров…

– Ах, и гожи колокола на Москве!.. – говорили москвитяне, задирая головы в звездное небо. – Слышь, вон энтот-то, у Ивана под Колоколы, слышь, как чисто поет?.. Точно вот серебряный, право…

– Это наш, новгородский… – тихо сказал кто-то из темноты. – Вечевик.

– А-а… Так это, может, серебра в него много положено – вы ведь раньше-то богатеи были…

– Не ведаю… Он старый: сколько веков, может, в Новгороде-то у нас на вече висел…

И в голосе ссыльного новгородца что-то дрогнуло…

Уже смешавшийся с толпой, Вассиан потупился: ему стало жаль старого колокола. В судьбе его он веще почувствовал свою тяжелую судьбину: он в свое время был осужден как еретик, заключен в Волоколамский монастырь и там страшно мучим монахами…

А ссыльный новгородец так задумался, что словно забыл, где он и находится. Он знал, что старая сказка о Господине Великом Новгороде уже кончена навеки, но он чувствовал – и это захватывало его русское сердце, – что вот тут, среди этих белых стен и красносмотрительных стрельниц, начинается сказка новая, прекрасная сказка о Руси Великой, Единой и Неделимой…