Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти цифры опубликованы, их читали ВСЕ, участвовавшие в подготовке, обсуждении и принятии поправок к Уголовному кодексу, но никто не удивился. Не странно ли это, и только ли в цифрах дело? Почему, несмотря на повышение материального благосостояния населения и резкое устрожение в последние годы уголовного законодательства, нам каждые два года сообщают о новом катастрофическом росте числа сексуальных преступлений против детей?
А если государство не может представить обществу реальную статистику даже по тем вопросам, где существует четкая рубрикация – статьи Уголовного кодекса, можно ли ожидать достоверных данных по таким расплывчатым сюжетам, как «насилие», «избиение», «жестокость» или «телесные наказания»?
Отличить реальный рост насилия от иллюзий массового сознания, склонного ностальгически идеализировать прошлое – «раньше был порядок, а теперь детей насилуют и избивают!» – очень трудно (выше я показывал это на примере Швеции). Тем более, если власть и оппозиция играют на одной и той же площадке и пользуются одними и теми же аргументами, только «виновники» у них разные. Коммунисты и некоторые демократы-западники говорят об ужасающем росте насилия над детьми, до которого довел страну «путинский режим». Церковники и ультранационалисты используют те же самые цифры для компрометации «гнилого либерализма», «растленного Запада» и «лихих 90-х». А чиновники и депутаты, вместо того чтобы ответить, почему за десятилетие их правления обращение с детьми ухудшилось, с помощью тех же данных доказывают, как сложны стоящие перед ними задачи и как истово они заботятся о детях своих избирателей. «Защита детей» – лучший способ отвлечь внимание населения от провалов государственной политики и подсунуть ему подходящий к случаю «образ врага». Никто не спрашивает, «а был ли мальчик-то» и сколько таких мальчиков (и девочек) на самом деле было.
Если недостоверна официальная криминальная статистика, чего ждать от думских и правительственных комиссий, отчеты которых вообще не поддаются проверке? Кем и как получены исходные данные, как правило, неизвестно. Я не берусь оспаривать приведенные выше цифры, но не исключаю и того, что часть их них – пропагандистские страшилки. Критиковать их столь же трудно, сколь и опасно. Если ты скажешь, что цифры преувеличены, тебя обвинят в ненависти к детям и потворстве насилию над ними. Если же признать, что независимо от социально-экономического состояния страны и изменений законодательства насилие над детьми ежегодно растет, получается безнадежный пессимизм и «русофобия»: чего ждать от народа, состоящего наполовину из садистов, а наполовину из мазохистов?
Впрочем, в этой книге речь идет не о насилии над детьми, а только о телесных наказаниях. Им посвящен ряд массовых опросов, проведенных независимыми общественными и научными организациями.
Из респондентов Фонда общественного мнения (опрос 2004) не испытали физических наказаний 27 %, испытали – 40 %. «Били тем, что было под рукой»; «веревкой, палкой»; «крапивой или прутиком»; «офицерским ремнем». Однако когортные показатели этого опроса определенно говорят о смягчении нравов: среди 18—24-летних непоротых оказалось 33 %, а среди 55—64-летних – лишь 18 % (Преснякова, 2004).
В позднейшем опросе ФОМ (Педагогический арсенал, 2008) о пережитых телесных наказаниях упомянул каждый второй респондент, причем 16 % опрошенных наказывали часто, а 33 % – редко. Мнение, что сегодня в России нет родителей, которые бы физически наказывали своих детей, поддержали лишь 2 % участников опроса. Мальчиков наказывают значительно чаще, чем девочек: совсем не наказывали 40 % мужчин и 55 % женщин, часто – 20 и 12 %, редко – 37 и 29 %. 52 % мужчин и 32 % женщин считают, что их пороли заслуженно. Сравнивая сегодняшнюю ситуацию с периодом своего школьного детства, 26 % опрошенных предположили, что сейчас детей физически наказывают реже, 17 % – что чаще, 17 % – что в этом вопросе мало что изменилось; остальные затруднились ответить. Интерпретируют эти предполагаемые сдвиги также по-разному. Одни (5 %) считают, что «раньше строже относились к детям», а сейчас их «больше жалеют, балуют». Другие говорят, что «изменились подходы к воспитанию»; «сейчас как-то не принято бить детей»; «нецивилизованные методы – так все считают»; «больше уговаривают». Некоторые видят в этом признак возросшего уровня педагогической и общей культуры родителей: «более грамотные родители»; «более педагогически грамотные»; «люди стали цивилизованнее»; «повышается культурный уровень» (3 %). Другие 3 %, наоборот, считают их свидетельством невнимания, наплевательского отношения к детям: «безразличия больше со стороны родителей; «чем бы дитя ни тешилось…»; «взрослым не до детей, работают»; «вообще не заботятся о детях»; «их не воспитывают, они брошены по улицам, бегают по помойкам»; «наплевать на детей». Отдельные респонденты полагают, что причиной перемен в методах воспитания являются не столько родители, сколько сами дети: «дети сами не позволяют так с ними поступать»; «дети стали знать свои права»; «дети стали умнее, лишний раз их не тронешь»; «дети ранимы, очень грамотные сейчас, могут и отпор сделать» (2 %).
По данным исследования, проведенного Институтом социологии РАН по заказу Фонда поддержки детей в апреле-мае 2009 г. (репрезентативная общероссийская выборка, 1 225 респондентов в возрасте от 16 до 44 лет) [4] , 51,8 % опрошенных родителей признались, что прибегали к физическому наказанию «в воспитательных целях», причем 1,8 % делали это часто, 17,8 % – иногда, а 31,4 % – редко; женщины прибегают к физическому наказанию детей чаще, чем мужчины (доля женщин 56, 8 %, доля мужчин 44,5 %). Авторы связывают это с тем, что матери чаще берут на себя ответственность за воспитание детей. На распространенность телесных наказаний в семье больше всего влияют два фактора: уровень дохода и уровень образования. Среди обеспеченных респондентов уровень распространения физических наказаний намного ниже, чем среди бедных (соответственно 40,1 и 62,6 %). Более образованные респонденты применяют физическое наказание реже, чем необразованные.
Интересное региональное исследование из нескольких блоков проведено саратовским Центром социальной политики и гендерных исследований (Ярская-Смирнова и др., 2008). В 2006 г. в трех городах России (Ижевске, Самаре и Саратове) были проведены уличный экспресс-опрос горожан, анкетирование школьников и родителей, а также интервью со специалистами. В экспресс-опросе приняли участие 1 783 человека, в том числе 842 родителя несовершеннолетних детей. Позже в Саратове, Самаре, Ижевске, Казани опросили 700 школьников от 8 до 14 лет и 510 родителей. Дизайн выборки подразумевал опрос в каждом городе группы родителей по месту учебы их детей – как правило, на родительских собраниях в школе. Дети опрашивались после занятий – всем классом, причем в каждом городе были обследованы два типа школ: школа в «благополучном» районе и «неблагополучном», по 85 человек в каждом из типов школ. Саратовские социологи пытались разграничить «физические наказания» как одну из форм домашней дисциплины и «насилие над детьми». Как правило, люди эти явления различают, понимая под физическим насилием нанесение телесных повреждений, которые причиняют ущерб здоровью ребенка, нарушают его психическое и социальное развитие. Хотя почти 35 % опрошенных взрослых и 61,4 % родителей считают физическое наказание детей «формой воспитания», большинство определенно предпочитает более мягкие формы дисциплинирования. Физические наказания (ремнем, подзатыльники, оплеухи) упоминают примерно 18 % респондентов.