А пока… жить Тео будет так, как полагается древу. Мечтать о слабых солнечных лучах и толстом снежном покрывале на своих корнях. О длинных древесных снах, с которыми пройдет зима, а после настанет новый весенний рассвет.

Глубина почти поверил, что стал деревом, когда на его плечо мягко опустилась длинная трехпалая лапа.

«Только бы не выдать себя», – подумал он. Сердце его билось размеренно, а глаза были закрыты. Мерлик не узнает человека, пока не посмотрит ему в глаза. Опустилась вторая лапа, а после и третья. Прохладная, гладкая кожа терлась о шею Тео, и когти впились в его ключицу, прорывая рубаху. Четвертая лапа копошилась в коротких волосах мужчины, и самый большой ее палец остановился на лбу. Видимо, мерлику стало интересно, что это за удивительное деревце ему попалось: гладкое, низкое, мягкое. Из него течет сок, стоит только чуть погрузить когти в кору. Нужно ли тратить на него силы?

Тео перестал дышать – сейчас бы только не спугнуть зверя. Мерликам нет никакого дела до магов, но если выбранное древо окажется человеком… как говорила медвежья мать? За обман иссушат до последней капли. Им ни к чему тратить силы на людей, когда вокруг десятки деревьев.

Сейчас, пока мерлик еще мог уличить человека в обмане, жизнь Тео была под угрозой. Но стоило только в нужный момент открыть глаза, как лесной хранитель оказался бы в его руках. Человеческая душа для мерлика – самая крепкая ловушка. Он не сможет отвести взгляда, пока не вывернет ее наизнанку, пока не вытащит из глубин души самые сильные страхи, самые отчаянные желания. А после, обессилев, уползет на родное дерево, уверенный в том, что в его саду стало на одного жителя больше. Но счастью мерлика не суждено длиться долго – наутро новое деревце исчезнет, как будто его не было и вовсе, а недоверие лесных хранителей к детям Владык только окрепнет.

В левом плече Тео вспыхнула резкая боль, а по коже потекла горячая кровь. Страж почувствовал, как мерлик перебрался ему на грудь, цепляясь за плечи, будто за ветви. Голову потянуло вниз – существо повисло на уровне его носа.

«Сейчас».

Первое, что увидел Тео, – два больших миндалевидных глаза с двухцветной радужкой. Мерлик замер, и глаза его расширились. Секундный страх хранителя исчез – зрачки зверя начали постепенно сужаться, и Глубина в беспамятстве упал на землю.

* * *

…Мерно крутился гончарный круг, и глина постепенно приобретала форму. Тео надоело сидеть за ним – к чему тратить столько времени на посуду, когда за окном так ярко светит солнце? Соседские мальчишки играли в салочки, а он, как девчонка, лепил чашку!

– Да ну ее! – вскипел ребенок, резко вытащив руки из глины. От пальцев воняло сыростью, рубаха была вся грязная, а на гончарном круге вместо чашки вертелось что-то кособокое и несуразное. С губ слетел разочарованный вздох.

– Испортил? – донесся ласковый голос с кухни, и Тео покраснел до самых корней волос. Мама заглянула в комнату, вытирая руки полотенцем, и мальчик виновато опустил голову.

– Я сделаю тебе красивую чашку, обещаю, – пробормотал он, утыкаясь подбородком в шею.

Матушка нежно потрепала ребенка по волосам и прижала его голову к груди крепко-крепко. И Тео словно прорвало:

– Зачем мне делать чашки? Я же мальчик! Глина не слушается мальчишек. Я лучше буду поливать огород тетки Марли – в последний раз она дала мне две медные монеты. И в этот раз даст, и в следующий. Морковка после полива так и лезет из земли, даже вытягивать не нужно. Я могу поливать огород ее соседки, ткачихи Асле, и огороды всех соседей на нашей улице. И тебе не надо будет обстирывать богатый дом на площади до мозолей на пальцах. Ну ма-а-ам!

В голосе Тео было столько запала, что женщина не сразу нашлась что сказать.

– Ты еще маленький, – с любовью сказала она и поцеловала сына в пухлую щеку, потом еще и еще, пока ребенок с визгом не вырвался из ее объятий.

– Я не маленький, – смущенно протянул Тео и, чтобы скрыть неловкость, протянул к матери ладошки.

– Разве умеют мои одногодки делать так?

Над пальцами пухляша затанцевала вода, собираясь в одинаковые шарики. Тео подбрасывал их, перекидывал с руки на руку, жонглируя, и в какой-то миг забыл, что собирался развлечь маму. Глаза ребенка загорелись восторгом, когда вода растеклась куполом над его головой – мальчик кружил водное полотно, не касаясь его, и оно летело, будто птица, слушаясь своего хозяина.

Тео не видел, как тяжелая тень накрыла лицо матери. Она звала сына осторожно, стараясь не спугнуть. В ее голосе слышалась тревога.

– Оставь эту чашу на потом, мой хороший. Иди играть в салочки с мальчиками, пока на улице еще светло.

Счастливый ребенок умчался к соседской ребятне, а вода после его ухода мягко опустилась в пустую миску на полу. Матушка Тео, недолго думая, нервно вылила ее в окно, на хризантемы у дома.

Тео было всего семь, и до того момента, как он покинет дом, должно пройти еще много времени, но его мать уже тогда не знала покоя.

* * *

В доме осталось одно светлое пятно среди царящей ночи – догорающие дрова в камине. Тео ворочался в объятиях матери, и плед сполз с его головы. Сонное лицо потянулось к свету, и сквозь щели приоткрытых глаз ребенок устремил на матушку замутненный взгляд.

– Мне снился странный сон. Много огня и дыма. А еще большая белая волна, выше наших холмов.

Мальчик потер кулаками глаза и зевнул. Сон ускользал из памяти, словно вода сквозь сито. Матушка выглядела обеспокоенно – на ее лице плясали отблески пламени, и на мгновение Тео стало страшно. Одна нить сна всплыла из темноты вновь, да так ярко, словно ее окунули в червленое золото.

– А еще там было много людей. Они кого-то звали, очень громко. Только я не знаю, кого.

Мать приподнялась на локте, поправляя край одеяла. Она укутала сына, заправляя плед под подушку. Ее голос был тихим и спокойным, и от его звука мальчику сразу захотелось спать.

– Не ходи завтра к Марли. Две медные монеты – ерунда. Скоро ярмарка, а у нас с тобой много чудной посуды на продажу. В этом году будет теплая зима, дрова у нас есть. Ты можешь продать свою чашку, а вырученные деньги оставить себе. Помнишь те красные леденцы? Я куплю тебе два, обещаю.

Но Тео не поверил бодрому голосу матери.

– Тебе не нравится тетка Марли.

– Ерунда, – добро протянула матушка, но Тео продолжил:

– И ты не нравишься ей. Она всегда зовет меня на чай с печеньем после полива огорода. И даже в воскресенье приглашает, хотя я прихожу к ней только в будни. Но она никогда не зовет тебя. Я слышал, – Тео сглотнул и спрятал нос под плед, – слышал, что тетка Марли говорит про тебя. Что ты приносишь беду в дом.

Мама не спешила отвечать. Тео почувствовал неладное – разве она не должна была разозлиться от таких слов? Матушка всегда злилась, когда он рассказывал ей сплетни, которые ходят по селу. «Не подбирай оброненное другим слово», – наставляла она, и Тео тотчас становилось стыдно. Но сейчас мама не спешила ругать его.