Из соседней комнаты раздались раскаты гомерического хохота, и кровать Данте завертелась так быстро, что перед его глазами побежали цветные искры. Он нащупал на полу бутылку воды, но на то, чтобы поднести ее ко рту, ушла целая вечность.

«Время замедляется. Кажется, я падаю в черную дыру».

Вода во рту обладала тысячей оттенков вкуса, по одному на каждый растворенный в ней минерал. Данте мысленно расставлял элементы по порядку в таблице Менделеева и изобретал новые в полной уверенности, что их скоро откроют.

Сводчатый потолок кабинета начал медленно распадаться, преображаясь в пиксельный рисунок из старых видеоигр. И тогда он все понял.

«Меня одурманили».

Эта мысль словно ускорила процесс. Потолок растворился, обнажив ночное небо, в котором вращалась исполинская луна. Затем свод снова сомкнулся и превратился в балочный потолок силосной башни. Только вот балки были выкрашены в неоново-зеленый и красный цвет и пульсировали в ритме с доносящейся со двора музыкой.

Как ни странно, страха Данте не испытывал. Каждый раз, когда тревога слишком возрастала, он брал ее под контроль, ловя мысли, которые превращались в пузырьки из комиксов и вырывались у него из носа и ушей. Данте знал, как себя вести, потому что знал, что происходит: у него был ЛСД-трип, причем куда более мощный, чем когда он попробовал этот психоделик по собственной воле в безуспешной попытке разблокировать погребенные воспоминания. Тот приход походил на сегодняшний не больше, чем… «ристретто на нитроклетчатку».

Метафора не имела никакого смысла, но слово «нитроклетчатка» наполнило его рот.

Нит-ро-клет-чат-ка.

«Клетчатая нитка».

Данте знал, что стоит закрыть глаза – и его одолеют галлюцинации. Необходимо было сохранять связь с реальностью. О том, чтобы подняться с постели, не могло быть и речи, поэтому он скатился на пол и пополз к своему чемодану. Это оказалось непросто – его тело превратилось в желатин.

Находившаяся в соседней комнате Коломба перестала смеяться. В отличие от Данте она никогда не пробовала кислоту и даже не курила травку. Галлюцинации ей доводилось испытывать разве что во время приступов паники, но тогда она понимала, что грезит наяву.

Теперь же образы перед глазами Коломбы становились все более осязаемыми: наркотик наполнял рецепторы мозга и играл с восприятием. Свисающие с потолка цепи, скрип шестеренок, операционный стол, занявший место ее кровати, были совершенно реальны. Искажающая сознание лизергиновая кислота дарила кристально чистое и абсолютно ложное понимание происходящего. Из Германии Коломба перенеслась в собственную версию дивного нового мира, где эмбрионы выращивались, чтобы занять строго определенное место в обществе. Она родилась, чтобы стать сотрудницей полиции, но что-то в инкубатории прошло не так. Поэтому ее отправили в Ремонтный цех, где ей предстоял очень и очень болезненный процесс.

Дверь в комнату медленно отворилась, и Коломбу забила дрожь. Настал момент, которого она страшилась: механик извлечет из нее бракованные детали, вызывающие неуверенность и грусть. А вот и он сам – безобразное, пламенноглазое чудовище, полумедведь-получеловек.

Сжимая длинный стальной инструмент, отбрасывающий ослепительные блики, механик с сопением склонился над ней. Коломба не могла пошевелить ни единым мускулом и только надеялась, что все быстро закончится. На миг орудие, растворившись перед ее глазами, явило свою истинную природу: это был кухонный нож, а сжимала его рука человека. Но было уже слишком поздно, и Коломба приняла предназначенную ей участь.

Механик занес лезвие, когда что-то расплывчато метнулось к нему, оставляя смазанные скоростью световые отсверки, и сшибло его с ног. Механик и новоприбывший с криком и хрюканьем извивались на полу в мультяшном облаке пыли. Наконец к кровати скользнул удлиняющийся, как резиновый, человеческий силуэт.

Она закричала, пытаясь отстраниться, но на ухо успокаивающе зашептал голос Данте:

– Сейчас все пройдет, не волнуйся. Пей.

Он влил ей в рот что-то горькое. Коломба с трудом сглотнула. Данте обнял ее и укачивал на руках, пока страх не прошел. Она свернулась в позе эмбриона, и он, бормоча что-то утешительное, крепко прижался к ее спине.

Ясность мысли вернулась к Коломбе только через два часа. Она словно спала наяву. Мало-помалу она поняла, что с ней случилось, и почувствовала, как возбуждение спадает. Тело становилось все более ватным и онемелым. Наконец Коломбе удалось взглянуть на Данте и различить его озаряемое цветными вспышками лицо. Под его правым глазом вздулся огромный фингал, а ворот рубашки был испачкан кровью.

– Привет, – сказал он.

– Привет… Я чувствую себя… – Она запнулась.

– Согласен, это сложно передать. Но раз уж ты вернулась на планету Земля, должен предупредить, что нам предстоит разобраться с небольшой проблемкой.

Коломба посмотрела в направлении, куда указывал ей Данте. На полу с разбитой головой лежал Андреас.

К счастью, Андреас был жив и даже не получил тяжелых увечий. Данте застиг его врасплох и оглушил латунной подставкой ночника, – правда, избежать ответного удара в лицо ему не удалось. Подставка всего лишь оцарапала журналисту череп, но тот без сознания рухнул на пол. Данте с трудом застегнул на его жирных запястьях наручники Коломбы и влил ему в рот полпузырька успокоительного. Андреас спал без задних ног.

К Коломбе вернулась способность здраво соображать, но чувствовала она себя странно. Хотя на часах было четыре утра, она не ощущала ни малейшей сонливости, да и восприятие цветов пришло в норму еще не до конца. По темному озеру за окном, казалось, проносились радужные сполохи.

– Всегда так бывает? – спросила она Данте, отпив из чашки эспрессо, который он ей приготовил.

– У всех по-разному. У меня не такой уж большой опыт, я и принимал-то всего пару раз.

Коломба пила кофе и в кои-то веки не находила, к чему придраться. Возможно, дело было в том, что во рту у нее и без того ощущался мерзкий привкус.

– Как можно получать удовольствие от этого дерьма… – Она вдруг поняла, что невзначай осудила человека, который только что спас ей жизнь, и тут же поправилась: – В одиночестве я бы больше и минуты не вынесла. Спасибо, что обнял меня. Я в этом нуждалась.

– Я тоже, – сказал Данте, радуясь, что в темноте не видно его покрасневших ушей. Коломбе незачем знать, что в последний час их объятий он напрягал всю волю, чтобы усмирить определенную часть своего тела.

– Как тебе удалось прийти в себя? – спросила Коломба.

– Когда понимаешь, что с тобой происходит, проще взять себя в руки, – объяснил Данте, с облегчением меняя тему. – Я сразу же принял хлорпромазин, а потом и тебя напоил из того же флакона. Это отличный антидот против галлюциногенов.

– Ты что, Бэтмен? Носишь все на поясе?

Данте смущенно прочистил горло.