— Он угрожал вам?

— Наоборот. Был предельно вежлив. Сразу же заявил, что у него для меня чрезвычайно выгодное предложение. Новая однокомнатная квартира и плюс к этому небольшая сумма. И я уступаю ему двадцать четвертую. Он надеется, что я понимаю — у него достаточно возможностей, чтобы сделать мою жизнь здесь не слишком уютной.

— Однако, — буркнул я. — Это вы и называете предельной вежливостью?

— Ерунда! — отрезала Сабина, блестя глазами из-под берета, лихо сдвинутого на ухо. — Ничего он не станет делать. Этот тип из тех, которые привыкли нигде и ни в чем не получать отказа. Переживет. Как можно усомниться, что квартира принадлежит мне, а вся эта грязная история…

— Если грамотно поставить дело, то очень даже… — начал я, но нас перебили.

Входная дверь распахнулась, и в подъезд вплыла Плетнева, нагруженная свертками. Под мышкой у нее был зажат пакет памперсов, из сумки торчал длинный, как «стингер», зеленый огурец. Кивнув мне, она уже совсем было собралась проследовать дальше, но на беду Сабина обернулась на шум.

— Здравствуйте, Сабиночка! — с воодушевлением воскликнула Фаина Антоновна. — Как вы себя чувствуете? Что-то я вас…

И тут до нее дошло. Глаза Плетневой закатились, будто она нос к носу столкнулась с привидением, а челюсть слегка отвисла. Она тяжело привалилась к косяку и секунд пять, посапывая, безмолвствовала. Надо отдать должное — Плетнева оказалась женщиной редкой выносливости, потому что заговорила уже на пятой секунде. Правда, голос у нее звучал с натугой.

— Минуточку… — сказала она. — Минуточку. Так вы, дорогая, значит, вовсе не умерли?.

— С чего вы это взяли? — искренне удивилась Сабина. — Побойтесь Бога, Фаиночка!

— Но… — начала Плетнева. — Я же… Мы… А ваши вещи?

— Мало ли что болтают злые языки, дорогая. Если все принимать на веру… — Тут она щелкнула сухими пальцами, вскинула подбородок и улыбнулась.

Видели бы вы эту улыбочку! Описывать ее я не берусь.

— Да, — закивала Плетнева, судорожно цепляясь за свои свертки. — Да, Сабиночка, вы, как всегда, правы… Значит, у вас все в порядке?

— Куда уж лучше, — сказала Сабина. — Аллее гут.

— Тогда я побежала. Лиза заждалась. Загляните к нам непременно, кофейку попьем…

— Непременно, дорогая, — светски пробасила Сабина. Когда же лифт увез все еще как бы слегка замороженную Фаину Антоновну, она заметила:

— Не многовато ли кофе для одного дня, Ежи? Как вы думаете? — А поскольку мое мнение на этот счет еще не. оформилось, наставительно добавила:

— Вот видите, к чему приводит небрежное отношение к собственной биографии? В особенности к ее последней строчке? То-то же. И это еще только начало.

Как будто я и сам не знал. После этого Сабина придвинулась вплотную ко мне и перешла на шепот:

— Есть еще кое-что, Егор, что меня сильно смущает. И пожалуйста, не считайте меня законченной психопаткой. Дело в том, что за эти два дня у меня сложилось впечатление, что за мной следят. Минуточку! — Она протестующе выставила ладонь, заметив, что я намерен возразить. — Не говорите ничего, прошу вас, Егор!

— Но, Сабина! — все-таки успел вставить я. — Каким это образом? Вы же никуда не выходили! И кому это могло понадобиться?

— Откуда я знаю? — Она пожала плечами. — Тому, кто заплатил моему зятю полную стоимость квартиры. А может, кому-то еще.

— Вы сказали, что он пытался договориться с вами. Что вы ответили?

— А что я могла ответить? Посоветовала поискать Павла Николаевича где-нибудь на Брайтоне или в Чикаго и обсудить этот вопрос с ним. И еще раз заверила, что не собираюсь покидать свой дом.

— Хорошо, — сказал я. — Хотя здесь еще будут сложности. Что касается слежки…

— Голубчик, — печально сказала Сабина. — К счастью, вы не сидели и не проживали в режимном поселении. У вас попросту отсутствует соответствующий орган чувств. Такие вещи я чую кожей. И не только когда выхожу со Степаном и ловлю себя на ощущении, что нахожусь перед объективом телекамеры, но и дома. В собственных, представьте, четырех стенах!

— Ну, это уж из области чистой фантастики! — воскликнул я. — Сабина, на вас дурно действует чтение романов Стивена Кинга. Все эти вампиры…

— Вампиры! — возмутилась Сабина. — При чем здесь вампиры, молодой человек? Я говорю о совершенно конкретных вещах. Если вы сомневаетесь…

Вряд ли дальнейшая дискуссия на эту тему могла оказаться плодотворной.

— Хорошо, — сказал я. — Пусть. Но вы, Сабина, должны выбросить все это из головы. По крайней мере дома вы в полной безопасности. Вам необходимо отдохнуть, потому что предстоят хлопоты, которые отнимут массу сил. И вообще…

— Да, — покорно кивнула Сабина, теряя кураж. — Но попробовали бы вы с этим уснуть! Я не жалуюсь, просто констатирую.

— Поднимайтесь домой, отключите телефон, заприте дверь. Не забудьте цепочку. С замками у вас теперь порядок. И попробуйте не думать о своих ощущениях. Представьте, что у вас начинается новая жизнь. С чистого листа.

— Интересно, — ехидно проговорила Сабина, — это которая же по счету? — И отправилась отлавливать Степана.

Я вышел вслед за ней на ступени взглянуть, как она призывает к порядку упирающегося пса. Сабина все еще заметно прихрамывала.

Когда она возвратилась, я сказал:

— И помните, что я здесь. Если понадобится…

— Не надо меня пугать, Ежи. — Она вдруг остановилась, и я поймал в ее глазах очень странное выражение. Такого я еще не видел. Даже тогда, когда она опознала голову Зотовой. — Да, совсем запамятовала. Был еще один звонок. Но по-моему, снова ошиблись номером.

Степан по-приятельски ткнул меня мокрой мордой в колено и зашлепал к лифту, оставляя следы на линолеуме, Сабина последовала за ним.

— Доброй ночи, — сказал я, — Все будет хорошо.

— Доброй ночи. Ежи, — откликнулась она, уже скрывшись за углом закоулка, где находились оба лифта. — И не беспокойтесь за меня. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Двери съехались, лифт увез обоих.

Если в воскресенье днем Бурцев еще смутно представлял обстановку вокруг двадцать четвертой, то уже к вечеру понедельника на руках у него были все недостающие факты. Этого было достаточно для того, чтобы его аналитический ум выдал предварительный план.

Ночь в воскресенье он провел в двадцать седьмой, среди мебели и «ремонта», обещанных в объявлении и оказавшихся весьма непритязательными. В двадцать третьей было бы гораздо комфортнее, но остаться там он не решился.

Искушать судьбу не следовало.

В воскресенье, во второй половине дня, сделав несколько звонков, он уладил самые неотложные дела и высвободил понедельник полностью. «Пежо» находился на стоянке в квартале отсюда, на задах «Националя», так как мог срочно понадобиться.