— Ч-ш-ш, — шикнула Грейс. — Ну, Сэм, да или нет?

Она смотрела на меня, а не на Коула. Решение было за мной.

Я присел перед волком на корточки, и мое появление произвело на него неожиданное воздействие. Волчьи уши дрогнули, глаза сфокусировались на мне. Глаза Бека. Бек. У меня защемило сердце. Я ждал чего-то, что сказало бы мне: он узнал меня, — но так и не дождался. Его взгляд потух, лапы бестолково задергались, пытаясь поднять одурманенное тело.

Внезапно мысль о том, чтобы всадить в него шприц, полный эпинефрина и еще бог знает чего, показалась мне нелепой. Этот волк был волком настолько прочно, что нечего было и думать вытащить из него Бека. Это были лишь глаза Бека, но самого Бека за ними не было. В голове, точно спасательный круг, крутились стихи — отвлечься, заслониться.

Пустым домам не нужно окон,

Никто в них больше не заглянет.

И вообще, к чему им окна,

Никто не выглянет оттуда.

Мысль о том, чтобы увидеть его снова, просто увидеть его — человеком, — оказалась неожиданно завораживающей. До сих пор я и не подозревал, как сильно мне этого хотелось. Насколько мне это было нужно.

Коул присел рядом с нами со шприцем в руке.

— Сэм?

Однако смотрел он на Грейс, а она — на меня. В моем сознании вновь промелькнул тот миг, когда волк посмотрел мне в глаза. Его взгляд, в котором не было ни тени осмысленности, ни проблеска понимания. Мы не представляли, с чем имеем дело. Не представляли, какое воздействие окажет на него препарат. Коул ведь уже промахнулся с дозировкой бенадрила. А вдруг этот укол убьет Бека? Как мне потом с этим жить? Я знал, какое решение принял бы — да что там, уже принял — в подобной ситуации сам. При выборе между смертью и шансом стать человеком я выбрал пойти на риск. Но у меня был этот выбор. Я мог согласиться или отказаться.

— Подожди, — сказал я.

Волк попытался подняться на непослушные лапы, верхняя губа его угрожающе приподнялась, обнажая зубы.

С другой стороны, ведь это было: я, распластанный на снегу, моя жизнь, которой меня, не спросясь, лишили, хлопок дверцы машины, Бек, строящий планы на мое обращение. Тогда мне никто не дал выбора, мне просто навязали все это в один далеко не прекрасный день, который мог быть совершенно ничем не примечательным днем моей жизни в череде других точно таких же. Он принял это решение за меня. Так что все по справедливости. Я не имел права голоса тогда. Он не имел этого теперь.

Мне очень хотелось, чтобы все получилось. Пусть он станет человеком, тогда я смогу потребовать у него ответы на все вопросы, которых так ему и не задал. Если вернуть ему человеческий облик, он в последний раз сможет взглянуть мне в глаза и сказать, почему из всех людей на земле он поступил так именно со мной, почему со мной, зачем ему вообще понадобилось это делать, зачем? И в то же время, как ни немыслимо это звучало, мне очень хотелось увидеть его снова, чтобы сказать, как сильно мне его не хватает.

Я хотел этого.

Но я не знал, хочет ли он.

Я взглянул на Коула.

— Нет. Я передумал. Я не могу. Не могу взять на себя такую ответственность.

Зеленые глаза Коула на миг встретились с моими.

— Зато я могу, — заявил он.

И быстрее молнии вонзил иглу в бедро волка.

КОУЛ

— Коул! — ахнула Грейс— Ты что? Ты что такое…

Тут волк забился на полу, и она умолкла. Тело Бека сотрясали яростные спазмы. Невозможно было сказать, что происходит на наших глазах — смерть или перерождение. По волчьей шкуре пробежала волна, зверь неестественным резким движением вскинул голову и заскулил, пронзительно и протяжно.

У меня получилось.

Волчья пасть разверзлась в безмолвной агонии.

Сэм отвернулся.

Получилось!

Мне хотелось, чтобы здесь сейчас оказался мой отец, тогда я мог бы сказать ему: «Вот, взгляни. Что мне все твои заковыристые задания, ты посмотри на это». Меня просто распирало.

Внезапным судорожным рывком волк высвободился из своей шкуры и поник на вытертом ковре у подножия лестницы. Впрочем, это уже не был волк. Он лежал на боку, кожа и кости, обмотанные крепкими веревками жил, и его пальцы скребли ковер. Спину расчерчивали бесцветные шрамы, как будто это была скорлупа, а не кожа. Я смотрел как зачарованный. Это был не человек, а скульптура человекообразного животного, созданного для бега и охоты.

Руки Сэма бессильно висели по бокам. Грейс смотрела на меня, и лицо у нее было бешеное.

Но передо мной лежал Бек.

Бек.

Я все-таки вытащил его из волчьего тела.

Не сразу, но я все же нашарил на стене выключатель. Желтый свет залил подвал, озаряя заставленные книгами стеллажи вдоль стен, и Бек судорожно прикрыл глаза рукой. По коже его все еще время от времени пробегала рябь, как будто она не была до конца уверена, захочет ли остаться в своем теперешнем виде. Радиаторы сильно нагрели подвал, и уже нечем было дышать. Меня жара вдавливала в мою кожу так прочно, что я не мог даже представить, как можно быть кем-то другим. Если даже этот ад не удержит его в человеческом обличье, не поможет уже ничто.

Сэм молча поднялся по лестнице и плотно закрыл дверь в подвал, чтобы не проник даже малейший сквозняк.

— Тебе очень повезло, что обошлось без осложнений, — вполголоса сказала мне Грейс.

Вместо ответа я вскинул бровь и обернулся к Беку.

— Послушайте, — сказал я, — если вы уже закончили, у меня есть для вас кое-какая одежда. Благодарить будете потом.

Лежащий на полу Бек негромко охнул и заерзал, как безотчетно делает человек, испытывающий боль. Потом слегка приподнялся — движение было скорее волчьим, нежели человеческим, — и наконец посмотрел на меня.

Все было как много месяцев назад, только тогда я лежал перед ним в теле, которое своими руками превратил в развалину.

«Есть и другой выход, — сказал он мне тогда. — Я могу помочь тебе выбраться из этого мира. Я могу помочь тебе скрыться. Я могу помочь тебе все исправить».

И вот столько времени спустя — а мне казалось, что с того дня, когда он впрыснул мне волчий токсин, прошли годы — он снова был передо мной. Круг замкнулся, да еще как симметрично: человек, превративший меня в оборотня, стал волком, которого я превратил в человека.

Впрочем, по глазам Бека видно было, что сознание его все еще где-то далеко. Он принял странную звериную позу, нечто среднее между сидением на корточках и стоянием на четвереньках, и настороженно поглядывал на меня. Руки у него тряслись, не знаю уж, после превращения или из-за сделанного мною укола.

— Скажете, когда вспомните меня, — обратился я к нему и взял с кресла заранее приготовленные штаны и фуфайку, тщательно следя, чтобы не повернуться к нему спиной.