оказавшиеся в вагонах на путях. Крестьянские подводы брали только до ближайших сел, с тем, что там снова придется перегружаться. Крестьяне ближайших сел, узнав о нашем отступлении, стали группами приходить к нам с просьбой дать винтовок и патронов. Приносили удостоверения, по которым мы могли бы судить, что они – сторонники Советской власти, приводили свидетелей, а некоторые являлись с бумажкой от «общества», в которой говорилось, что в их селе – все беднота, и они просят выдать им оружие, которое они клянутся употреблять только в защиту Советской власти. Вывезти все винтовки не представлялось возможным, а уверенность, что крестьянство неизбежно должно будет восстать против оккупантов, была сильна, и мы решили, хотя и с разбором, но выдавать остающиеся винтовки. Снаряды решили взорвать и числа 27/III[120] выехали из Гадяча. Если и раньше наша группа войск численно была незначительна, то из Гадяча отступала уже горсточка вооруженных людей, но людей наиболее стойких и самоотверженных.

Все наши беды на фронте Бахмач – Ромны побледнели перед теми условиями, в которые мы попали на участке Гадяч – Зеньков – Ахтырка… Под холодным дождем, утопая в грязи грунтовых дорог, без обоза, без кухни и без продовольствия плелись мы днем и в темные ночи, не зная, что происходит вокруг нас и что ждет нас впереди. Если, имея весь железнодорожный аппарат в своих руках, мы были слабо информированы о положении на наших ближайших участках фронта, то, находясь вдали от железных дорог, не имея полевых аппаратов, мы были совершенно оторваны и питались слухами, которым верить не могли. Наша разведка не решалась отходить дальше чем на 3–4 версты, боясь отбиться от отрядов. На остановках разбивались по хатам, засылали мертвым сном, и отряд в 30–40 человек мог бы взять нас без особого труда. Крестьянство в целом встречало нас сдержанно, кормило охотно, но подводы давали с большой опаской, боясь, что угонят совсем. Богатеи старались не показываться на глаза, прятали лошадей и подводы, беднота обступала и засыпала вопросами. С тревогой спрашивали, – почему отступаем, есть ли у Советской власти настоящие войска, далеко ли «немец», что будет дальше и что «народу» теперь делать. Помогали раздобывать подводы, указывая богатеев, а нередко одиночки, бывшие солдаты, приходили с винтовкой и лошадью и просили зачислить их в отряд. Сельские попы при нашем уходе большей частью начинали перезвон на колокольне (с какой целью это делалось, ни от кого нельзя было добиться).

В Зенькове мы уже не нашли Советской власти. Исполком дня за два до нашего прихода эвакуировался, и власть находилась в руках земской управы. (Председатели земских управ всюду были петлюровцы.) Телеграфные провода неизвестно кем были попорчены, и связи с внешним миром – никакой. Упорно ходили слухи, что Полтава сдана и немецкие войска идут пешим порядком по линии фронта Гадяч – Полтава и с севера Ромны – Сумы. Но чего-либо достоверного никто не знал. От земской управы мы потребовали срочно предоставить помещение и продовольствие для войск.

В тот же вечер созвали экстренное заседание Совета, избрали ревком, оставив земскую управу как технический хозяйственный орган. И установив свою власть в городе, занялись приведением в порядок своих вооруженных сил. Подошли отряды, ушедшие раньше нас из Гадяча и находившиеся в ближайших селах; из Лохвиц пришел отряд в 600 человек старых солдат, сформированный по почину Исполкома во главе с председателем Исполкома Лохвицкого Совета, и наша группа войск снова пополнилась и представляла более компактную часть, чем до отступления из Ромен. Но артиллерии не было, и это крайне смущало старых солдат, считавших, что без артиллерии никакое сопротивление невозможно. На 3-й день нашей стоянки в Зенькове подошел новый отряд, также из демобилизованных солдат, сформировавшийся в Ахтырском уезде по собственному почину. Все со своими винтовками и даже небольшим запасом патронов. Настроение в войсках поднялось. Настойчиво заговорили, что без боя ни в коем случае не отступать. Штаб усилил разведку, выдвинул заслон верст за 6 от города в направлении Полтавы, но вопрос о бое не предрешал, так как полностью зависел от настроения своих отрядов. Числа 29–30 к нам прибыл корреспондент нашей газеты, О. Бош из Екатеринослава, но, информируя о работе тыла, товарищ не мог дать последних военных сообщений. Разведка обнаружила противника верстах в 20 от города с полтавского направления. Сведения разведки стали подтверждать крестьяне, сообщавшие, что к ним в село пришли немцы, установили орудия на площади и, оставив человек 50 солдат, проследовали дальше. Прибывали одиночки солдаты из занятых сел с просьбой зачислить их в наши отряды. Усилился наплыв подозрительных типов, предвестников приближения противника, распространяющих панические слухи об обходном движении немецких «дивизий». Наутро, кажется 8/ІІІ, наша разведка сталкивается с немецкой разведкой в 6 верстах от города. Товарищи Примаков и Ауссем со всеми отрядами выехали на занятый участок фронта. В течение дня – небольшие перестрелки и сообщения разведки об обходном движении противника. К 10 часам вечера разведка противника обнаруживается в двух верстах от города, и обходное движение противника подтверждается всеми сообщениями. В отрядах начинается тревога. Ждут окружения. Старые солдаты рекомендуют отступить за город. На заседании штаба с командирами отрядов принимается решение отойти от города версты на 3 и там установить линию боевого участка. К 12 часам ночи начали отступать. К 6 часам утра противник занял город.

Отступали не 3 версты, а гораздо дальше, к Ахтарскому монастырю, – по мнению «опытных» людей, Ахтарский монастырь представлял прекрасную позицию.

При отступлении наша группа войск снова теряет не один десяток людей. На остановках для отдыха слышатся протесты: «Дальше не пойду, моченьки моей нет»… Настойчивее требуют обмундирования, особенно сапог, а на одной из остановок в штаб врывается с угрозами группа человек в 15 с требованием немедленно дать сапоги и горячую пищу. Обещаем в Ахтырке дать необходимое обмундирование, горячую пищу, организуем варку пищи в ближайшем селе по крестьянским хатам. Крестьянский сход постановил оказать поддержку советским войскам и предписал всем «хозяйкам» заняться стряпней для «солдатиков». В Ахтырский монастырь приходим к ночи и располагаемся в самом монастыре. Монахи мобилизуются для варки горячей пищи, а монастырские припасы служат обильной продовольственной базой. Командиры и партработники вздыхают с облегчением. Но на утро часть отрядов отказывается выступать на боевой участок и требует отхода. Митингуем, уговариваем, убеждаем и, наконец, предлагаем, кто не хочет бороться за власть народа, пусть сдает оружие и уходит. Но никто не принял этого предложения… После некоторого раздумья протестующие выстроились и выступили вместе с другими. К 4 часам 3-го дня пребывания в монастыре в бинокль с