Он смотрит на меня и улыбается:

– Вот это разговор! Как я могу помочь?

* * *

Несколько недель спустя Раффа говорит, что у него для меня сюрприз.

Сейчас воскресное утро. Прекрасный жаркий майский день, пахнет летом, подобие теплого щекочущего бриза свербит в носу. Я сижу на пассажирском месте в машине Раффы, вдыхая знакомый запах бензина и сигарет. Запах, который я полюбила.

Даже через много лет я все еще буду любить этот запах.

– Надень. – Он протягивает мне мотоциклетный шлем.

– Ого? – говорю я.

– Либо так, либо ты поедешь внизу на коврике, или на заднем сиденье. Я не хочу, чтобы «сектанутые» заметили тебя в городе.

Он смеется, но я знаю, что он говорит серьезно.

Я надеваю шлем и вылезаю из мешковатых штанов, оставшись в шортах, спрятанных под ними. В шлеме я похожа на леденец на палочке. Я со стуком ударяюсь головой о приборную панель.

– Спокойно! – хохочет Раффа.

Я таю от его смеха.

– Куда мы едем? – Шлем приглушает голос.

– Это сюрприз.

Он снова улыбается.

Мы мчимся извилистыми сельскими дорогами, мимо ярко-желтых полей, пока не подъезжаем к воротам с надписью большими красными буквами: «НЕ ВХОДИТЬ». Раффа снимает с меня шлем и быстро целует меня.

– Не терпится? – спрашивает он, приглаживая мои волосы.

– Угу, – говорю я.

Его брови взлетают, он улыбается – самому ему явно не терпится.

Мы едем по старой грунтовой дороге, заросшей кустарником и деревьями. Зеленый навес такой густой, что сквозь него я вижу только клочья неба. Мы словно едем в лесном туннеле через время или, может, через другой мир. А потом я вижу его – огромный карьер, окруженный серыми скалами, темный, как гранит. Чистая вода отражает яркое небо, а разорванные облака волшебным образом отражаются на ее поверхности, словно небеса прорываются сквозь дыру в земле.

– Пошли? – говорит Раффа. Он прижимает палец к моим губам; вид у него довольный.

Мы снимаем туфли и идем по узкой тропинке к выступающему на солнце куску камня. Раффа достает одеяло, несколько сэндвичей и два пива – похоже на банкет.

– Давай окунемся, – говорит он.

– Я не взяла купальник, – отвечаю я.

– Какая разница? Оставайся в трусах, – говорит он.

– Как мы попадем вниз?

– Мы прыгнем, – сообщает он.

– Отсюда? – спрашиваю я.

– Да, тут не так уж высоко.

Он должен чувствовать мой страх. Я выглядываю с края скалы – там примерно десять метров. Мне видно дорогу, спускающуюся к воде.

Раффа прослеживает направление моего взгляда и говорит:

– Давай, так будет веселее.

– Хорошо, – говорю я.

Я раздеваюсь, прекрасно понимая, насколько я бледная на этом солнце, почти прозрачная, и какой худой должна казаться. Он в боксерах, мешковатых, с принтом с хотдогами. Они выглядят по-дурацки, но ему плевать – он, кажется, чудесно себя чувствует в своей коричневой коже. Он берет меня за руку.

– Не бойся.

– Я не боюсь.

(Ладно, боюсь.)

– Готова? Один, два, три… – говорит он, и мы отталкиваемся от края.

Мы взлетаем.

В подвешенном состоянии мы замираем между двумя мирами – всего на несколько секунд, но в тот момент мне кажется, что существуем только мы вдвоем. Нет больше ничего: ни группы, к которой можно было бы вернуться, ни пугающих планов уйти. Мое прошлое, мои родители и мое будущее исчезают в этом прыжке, в эти несколько секунд ничто и абсолютно все. Мое тело, мозг и душа живы, а не заперты и не приглушены.

Я свободна.

Мы шлепаемся в воду, мое тело опускается на несколько футов в ледяной карьер. Освобожденное принятым исцеляющим крещением. Я пускаю пузыри и вижу лицо Раффы под водой. Он улыбается, затем хватает меня и вытаскивает на поверхность.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– ТВОЮ МАТЬ! ДА-А-А-А-А-А-А-А! – кричу я.

Мы лежим на солнце, моя голова у него на коленях. Он рассказывает мне о том, как приходил сюда ребенком и как это было, что теперь это его тайна, и мы можем оставаться здесь весь день. Я смотрю вверх на облака – я чувствую себя в безопасности, чувствую себя любимой. Я бормочу: «Я чувствую себя свободной».

Он стирает слезу с моей щеки большим пальцем и спрашивает:

– Ты в порядке?

– Да.

Я произношу это слово низким шепотом.

– Я думаю, это лучший день в моей жизни.

И я действительно так думаю.

Иногда мне не хватает города.

Наше путешествие пролегло по восточному и западному побережью Америки. От пустынь Аризоны до алабамских лесов, от красных скал Калифорнии до рек Миссисипи. Окно моего пикапа стало рамкой для пейзажей более десяти штатов, но огни городов в него попадают редко. Религиозные коммуны почти никогда не используют урбанистические декорации.

Почти.

Мы с Джорджией и Себом едем к «Народу Иисусову» в США – в секту, обосновавшуюся прямо в центре жилого района Чикаго. Мили и мили деревьев сменились тысячами футов небоскребов. Дрожь возбуждения охватывает меня при виде этой чуждой среды.

Мы въезжаем в жилую часть города. Опускаются сумерки, золотые огни набрасывают очертания кинематографических силуэтов в барах, на улицах пассажиры сменяются гуляками, а теплый воздух так и манит выпить чего-нибудь, устроившись прямо на тротуаре.

– Я могу раздавить пинту! – восклицаю я с тоской.

Впрочем, эта мысль мимолетна. Мне не терпится оказаться среди «Народа Иисусова». Коммуна располагается в отеле на пятьсот номеров, выполненном в стиле ар-деко, и называется «Дружелюбные башни». Кое-кто, правда, называет их «Башнями ада».

Я бросаю взгляд на часы: почти шесть вечера.

– Они рады, что мы будем сегодня?

Не отрывая взгляда от проплывающих мимо окна пикапа сценок чикагской уличной повседневной жизни, как и я, очарованная ими, Джорджия отвечает:

– Да, они пригласили нас на ужин. На барбекю.

Секта «Народ Иисусов» физически и исторически связана с «Детьми Бога». Обе группы вышли из «Движения Иисуса». То был американский феномен, зародившийся в начале шестидесятых и продолжавшийся половину семидесятых. Многие молодые люди тогда искренне верили, что они будут последним поколением на планете, и, не находя утешения и спасения в наркотиках, сексе и альтернативных идеологиях, возвращались к Христу.