Некоторое время «боцманская команда» просто стояла сзади, награждая мужчин щипками и оплеухами, если поросенок капризничал или корни высыпались из ступки, а то и безо всякой причины. Но вскоре другие обязанности заставили их уйти прочь, и Джек негромко сказал:

— Зря я пошел на корму. Наше место перед фок-мачтой, и мы не вправе покидать его, если нам не прикажут.

Стивен готов был согласиться, добавить некоторые рекомендации касательно их поведения, изложить свою гипотезу относительно природы этого сообщества и сделать несколько замечаний о широкой распространенности каннибализма в южных морях, но тут Джек Обри прервал его словами:

— А у вас не горит в глотке, Стивен? У меня горит. Думаю, это из-за сушеной рыбы. Но им вроде бы не по нраву моя внешность, а вы почти такой же смуглый, как и они.

— Значит, не зря я принимал солнечные ванны, — отвечал Стивен, самодовольно разглядывая свой обнаженный живот. Доктор, действительно, любил загорать нагишом на марсовой площадке, и его тело не имело того мертвенного оттенка, каким отличаются голые европейцы. — Я почти не сомневаюсь, что в их глазах вы похожи на прокаженного, во всяком случае на больного. А цвет ваших волос отвратителен. Хочу сказать, для тех, кто к нему не привык.

— Так оно и есть, — сказал Джек. — А теперь будьте настолько добры, позовите девушку, которая сидит возле кокосовых орехов.

Первая попытка Стивена, который робким жестом изобразил жажду, оказалась неудачной: девушка поджала губы и холодно отвернулась с выражением законного возмущения. Вторая оказалась более успешной. Проходившая мимо Ману принесла четыре кокосовых ореха и вскрыла их акульим зубом, вставленным в рукоятку.

После того как они наилучшим образом утолили жажду, Ману заговорила с ними довольно строго, несомненно сообщив им нечто важное. При этом она один раз сложила руки вместе, словно бы молясь, и выразительно посмотрела на корму. Они ничего не поняли, но с серьезным видом закивали и произнесли:

— Хорошо, мадам. Конечно. Мы весьма признательны вам.

Стивен хотел было поведать Джеку о своем предположении, которое он извлек не только из созерцания головных фигур, но и из многих второстепенных признаков, форм поведения, ласк, ссор и примирений, что они находятся среди женщин, которые не любят мужчин, восстали против их тирании и плывут на какой-то остров, возможно расположенный где-то далеко, чтобы создать женское сообщество. Доктор хотел сказать, что он боится, как бы их не кастрировали, а затем не пробили головы и не съели. Но, прежде чем он успел раскрыть рот, его поросенок раскапризничался, захрюкал и загадил палубу. В это же самое время женщины заметили, что Джек недостаточно усердно работает с пестиком, и «боцманская команда» принялась за дело. После того как палуба была вымыта, женщины заставили Стивена выстирать штаны: требования к чистоте у этих дикарок были на удивление высокие. Доктору пришлось несколько раз прополоскать и выжать их, пока надзирательницы не остались довольны его работой. После того как крики, шлепки и щипки прекратились, Джек произнес:

— А вот, кажется, и капитанша со своим конвоем.

Это была полногрудая, приземистая женщина с более темной, чем у остальных, кожей, длинным туловищем и короткими ногами. У нее было миловидное, курносое, но чрезвычайно злое и властное лицо. Ее сопровождали две высокие женщины — преданность своей повелительнице явно заменяла им умственные способности. Каждая из них несла ветку пальмы с ручкой из твердой древесины, на которой был клюв из обсидиана и глаза из перламутра. Очевидно, это был символ власти, поскольку обе воздевали свои жезлы с очень важным видом. У капитанши никаких отличительных знаков не было, она что-то непринужденно отщипывала от предмета, который держала в руке, но при ее появлении все соединили руки и наклонили головы.

— Может, и нам следует принять почтительно-покорную позу? — пробормотал Стивен.

Когда капитанша подошла поближе, то он увидел, что она гложет человеческую руку — не то копченую, не то засоленную. Она посмотрела на Джека и Стивена без всякого удовольствия или интереса, не ответив на их поклоны и слова приветствия: «Ваш покорный слуга, мадам» и «Весьма польщен и счастлив находиться на вашем судне, мадам». Оглядев их, она затеяла продолжительный разговор с Тайо и Ману, которые, несмотря на сомкнутые руки, отвечали, судя по тону, довольно независимо. Стивен предположил, что девушки принадлежат к привилегированному классу: они были выше, с более светлой кожей и иной татуировкой. А отношение капитанши к Ману было более учтивым, чем к остальным женщинам.

Капитанша со свитой направилась на корму по левому борту. Несколько позднее Джек, повернув ступку таким образом, чтобы наблюдать за ними, заметил:

— По-моему, они готовятся к религиозному обряду.

И действительно, в центре платформы появилось нечто похожее на алтарь, на него положили шесть перламутровых дисков и нож из обсидиана, перед которыми был помещен ряд еще каких-то инструментов. Джек и Стивен снова стали менее внимательны к своим обязанностям, и опять какая-то женщина с рвением полицейского капрала пробудила в них чувство долга. Затем она еще что-то долго внушала им, сопровождая свою речь жестами. Хотя они не поняли ни слова, судя по интонациям, сварливая баба пыталась объяснить им, что такое хорошо и что такое плохо. Стоявшие позади нее Тайо, Ману и с полдюжины их веселых подруг передразнивали ее жесты и мимику столь искусно, что Джек не удержался и фыркнул от смеха. Скверная баба в ярости схватилась за палку с клювом, точь-в-точь такую, какие были у свиты капитанши. Таким орудием можно было проломить череп одним ударом, но она лишь пригрозила нерадивым работникам. Тут все принялись кричать, тыча куда-то за борт, где совсем рядом на правом траверзе Ману заметила акулу.

Хищница была средних размеров — двенадцать или тринадцать футов длиной — и неизвестного Стивену вида. Да и некогда ему было раздумывать, поскольку Ману, схватив с алтаря нож, нырнула между двумя корпусами. Что произошло дальше, он не мог понять, но вскоре услышал, как в нескольких ярдах от правого борта яростно мечется акула, увидел девушек и свою надсмотрщицу, которые от души хохотали при виде Ману, с которой текла вода. Акула с распоротым брюхом по-прежнему пыталась разнести корму ударами хвоста.

Никто, кроме Джека и Стивена, не обратил на это событие внимания; подготовка к обряду шла своим чередом, словно ничего особенного не произошло, разве что две девушки помогли Ману привести волосы в порядок. Надсмотрщица, в полосатой хламиде с какими-то висюльками, едва успела подбросить Джеку корней в ступку, мимоходом хлестнув его куском веревки, как ударили барабаны.

Церемония началась с танца: два ряда женщин, обращенных лицом к капитанше, ритмически наступали и откатывались, размахивая оружием, в то время как она что-то говорила нараспев, и в паузах ее речитатива все кричали: «Ваху!» Оружием были копья, инструмент из твердого дерева для проламывания черепа, называвшийся пату-пату (это название Стивен вспомнил, как только увидел его), а также дубинки, усеянные человеческими или акульими зубами. Все женщины, даже совсем юные девушки, разжевывавшие каву, владели ими весьма умело.