Даже после такого короткого сна их ноги замерзли настолько, что было тяжело выпрямить их и снова начать движение. Перевал между горными хребтами должен был находиться примерно в тысяче футов над ними, и они двинулись туда в полном молчании, боясь предположить, что их ждет на той стороне.

Когда они наконец благополучно преодолели перевал, было шесть часов утра, и в первых лучах рассвета все увидели, что путь им больше не преграждают ни горы, ни обрывы — перед ними лежала весьма ровная дорога, тянувшаяся так далеко, насколько они могли видеть. Где-то за долиной виднелись высокие холмы, находившиеся западнее Стромнесса.

«Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — сказал Уорсли.

Они начали спускаться. Дойдя примерно до двух с половиной тысяч футов, решили отдохнуть и приготовить завтрак. Уорсли и Крин сделали ямку для примуса, а Шеклтон тем временем пошел смотреть, что ждало их впереди. Он забрался на большой утес, пробивая теслом углубления, чтобы подняться повыше. Вид сверху показался не таким обнадеживающим. Кажется, их путь заканчивается обрывом, но такой вывод вполне мог быть ошибочным.

Шеклтон стал спускаться, и в этот момент до него долетел какой-то звук. Слабый и неясный, но до боли знакомый… он напоминал паровой свисток. Шеклтон знал, что сейчас было около половины седьмого утра… Время, когда люди на китобойной базе просыпались.

Он поспешил вниз по склону, чтобы сообщить Уорсли и Крину эту потрясающую новость. Завтрак проглотили моментально, после чего Уорсли бережно снял с шеи хронометр. Шеклтон с Крином, словно завороженные, стояли рядом, не отрывая взглядов от его рук. Если Шеклтон услышал паровой свисток из Стромнесса, значит, он должен снова прозвучать в семь часов, собирая всех на работу.

Шесть пятьдесят… Шесть пятьдесят пять… Они даже дышать боялись, чтобы не издавать никаких звуков. Шесть пятьдесят восемь… Шесть пятьдесят девять… Секунда в секунду ровно в семь часов по воздуху пронесся звук гудка.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Затем, не сказав ни слова, пожали друг другу руки.

Не самая обычная вещь, чтобы ободрить человека — гудок с фабрики, услышанный на склоне горы. Но для них это был первый с декабря 1914 года звук из внешнего мира — с тех пор прошло семнадцать невероятных месяцев. В тот момент они испытали ни с чем не сравнимое чувство гордости и успеха. Несмотря на то что они не сумели даже близко подойти к достижению поставленной перед экспедицией цели, все знали, что каким-то образом им удалось достичь чего-то большего. Намного большего, чем то, что они планировали сделать.

Теперь всем казалось, что Шеклтон одержим идеей спуститься вниз как можно быстрее. Хотя слева был более безопасный, но более длинный маршрут, он решил идти кратчайшим путем, рискуя попасть на крутой склон. Быстро собрали вещи — все, кроме примуса, который без топлива теперь был пуст и бесполезен. Каждый нес с собой остатки пайка и одно печенье. Люди поспешили вниз, спотыкаясь в глубоком снегу.

Но буквально через пятьсот футов поняли, что Шеклтон действительно видел обрыв в конце склона, к тому же пугающе отвесный, почти как церковный шпиль. Однако желания возвращаться никто не выразил. Шеклтон спустился на край обрыва и начал прорезать уступы в его ледяной поверхности, постепенно спускаясь вниз. Пройдя пятьдесят футов — именно такой была длина веревки, на которой они спускались в связке, — он дождался Уорсли и Крина. Затем все повторилось снова. Они продвигались к цели, пусть даже этот путь был медленным и опасным.

Через три долгих часа, примерно к десяти часам, им удалось добраться до низины. Теперь оставался лишь маленький спуск в долину, а затем небольшой подъем.

Это был долгий спуск, хоть он и занимал всего около трех тысяч футов. Но они очень, очень устали. То, что перед ними оставался всего один холм, придавало сил. К полудню они прошли половину пути, а к половине первого добрались до небольшого плоскогорья и остановились, чтобы посмотреть вниз.

Под ними всего в двух с половиной тысячах футов разлеглась китобойная база Стромнесс. В одной из верфей стоял парусник, а в бухту заходило китобойное судно. Они видели крошечные фигурки людей, ходивших между доками, сараями и навесами.

Все трое долго смотрели на это, не произнося ни слова. Казалось, говорить нечего. Да и нужных слов, судя по всему, ни у кого не находилось.

«Пойдем вниз», — тихо сказал Шеклтон.

Они подошли так близко, что старая добрая осторожность Шеклтона снова вернулась к нему: он должен быть уверен в том, что сейчас все будет хорошо. А потому спускаться нужно крайне осторожно. Спуск был непростой, полностью покрытый льдом и напоминавший стенки миски, скруглявшиеся со всех сторон к гавани. Оступишься — и придется, барахтаясь, лететь до самого низа, потому что на пути нет почти ничего, за что можно уцепиться.

Они двигались вдоль вершины горного хребта, пока не обнаружили небольшое ущелье, по которому можно было нормально спускаться вниз. Через час стены ущелья стали круче. И по прошествии какого-то времени люди оказались по колено в потоках ледяной воды, стекавших с заснеженных вершин. Но шли дальше.

Около трех часов они увидели, что эти потоки резко заканчиваются водопадом.

Подойдя к самому краю, они посмотрели вниз. Высота около двадцати пяти футов. Но это единственный путь. Ущелье в этом месте напоминало желоб с почти перпендикулярными стенками, поэтому из него не было возможности выбраться.

Им ничего не оставалось, кроме как прыгать через край. Относительно быстро удалось найти достаточно большой валун, который мог выдержать их вес. К нему привязали веревку. Все трое сняли куртки, тщательно завернув в них тесло, котелок и дневник Уорсли, а затем бросили все это вниз.

Крин должен был спускаться первым. Шеклтон и Уорсли начали опускать его, и он, сдерживая дыхание и захлебываясь в потоках воды, благополучно достиг земли. Затем сквозь водопад спустился Шеклтон. Уорсли шел последним.

Это был леденящий душу спуск, но теперь они находились внизу, практически на земле. Веревку пришлось оставить, поэтому они взяли свои последние три вещи, обернутые куртками, и пошли к базе, до которой оставалась всего одна миля.

Почти одновременно все вспомнили о том, как они выглядели. Волосы, свисавшие почти до плеч, спутанные бороды, перепачканные солью и тюленьим жиром. Грязная, изношенная и рваная одежда.

Уорсли залез под свитер и осторожно достал четыре ржавые булавки, которые хранил там почти два года. Ими он скрепил самые большие дыры в штанах.

Матиас Андерсен служил станционным бригадиром на базе Стромнесс. Он никогда не встречал Шеклтона, хотя, как и все на Южной Георгии, знал, что «Эндьюранс» вышла отсюда в 1914 году… и, несомненно, вместе со всем экипажем погибла в море Уэдделла. В тот момент его мысли были очень далеки от судьбы Шеклтона и неудавшейся Имперской трансантарктической экспедиции. Долгий рабочий день Андерсена начался в семь утра, а сейчас часы показывали уже четыре вечера, и он изрядно устал. Он стоял в доках, контролируя разгрузку припасов с корабля.