— Герр Гриндель, вас вся Рига знает и вы всю Ригу знаете, — с ходу сказал он. — Кто из рижан принимает у себя французов, уехавших зимой из Митавы? Может, вы даже сами знаете этих французов?

— Знаю несколько человек, а что случилось?

Маликульмульк вкратце объяснил.

— Я же говорил! — воскликнул Давид Иероним. — Георг Фридрих того же мнения. Одного такого человека мы знаем и можем хоть сейчас привести — это парикмахер Рамо. Я два дня назад у него стригся. А он перечислит вам весь митавский королевский двор! Для таких людей дело чести — знать в лицо всех господ в радиусе десяти миль.

— Идем к парикмахеру!

Паррот остался в аптеке, Гриндель повел Маликульмулька к Рамо. Тот держал заведение как раз за углом, в узенькой Малой Новой улочке. И Рамо поклялся честью, иначе не умел, что никакой графини де Гаше в Митаве не было. Женщины, похожей на нее по описанию, он тоже не знал.

— Черт знает что! — воскликнул возмущенный Давид Иероним. — Сплошное вранье! Но зачем, с какой целью?

— Она не из легкомысленных дам, возраст не тот, — отвечал Маликульмульк. — И не из дам, которые промышляют карточной игрой, с моими знакомцами-игроками она сошлась случайно. Она действительно от кого-то скрывается, бежит из города в город, и потому врет. И пусть бы бежала — я только хочу, чтобы госпожа Дивова поняла, с кем имеет дело, и вернулась домой.

— Вы полагаете, госпожа Дивова в опасности?

— Я не знаю, что и думать…

— Надо посоветоваться с Парротом, — предложил Давид Иероним. — Именно с ним. Он человек очень строгих правил… знаете, есть люди наподобие морского компаса, по которым можно проверять свой жизненный путь, в верную ли сторону движешься. Так вот он — такой. Он чувствует, где неладно… какая-то гниль, грязь… чувствует, понимаете?

— Надо посоветоваться с полицейским сыщиком, — хмуро возразил Маликульмульк. — Если бы я только сам, своими руками, не изготовил ей подорожную!..

— Как это все нелепо… Идем к Парроту.

— Нет. Я должен сесть и подумать.

— Не на улице же вы собираетесь сидеть. Идем в аптеку.

Менее всего Маликульмульк хотел видеть сейчас Паррота. Однако не обязательно было забираться в дальние комнаты, где проводили опыты Давид Иероним и Георг Фридрих. Можно было посидеть и в кресле для покупателей, выпить хорошего крепкого кофея с печеньем… И собраться с мыслями… Если только не помешает благодушный и разговорчивый герр Струве.

На второй чашке кофея Маликульмульку пришла в голову мысль. Он сам себе сказал, что мысль, возможно, дурацкая, но если это так — потом можно вслух назвать себя дураком; потом, когда все разъяснится. А сейчас ее следует додумать до конца.

Вокруг Мартышки образовался букет убийств. Смерть Михайлы Дивова, смерть фон Бохума и еще одна — смерть горничной Маврушки. Маврушка, правда, поспешила той ночью на Родниковую, потому что увидела там мопсовидную Эмилию. Но она знала графиню де Гаше! И, видимо, встречала Эмилию в обществе графини — откуда-то в голове были сведения, что Маврушка ездила в «Иерусалим». Так что смерть горничной тоже могла иметь отношение к графине де Гаше.

Что если место, где удавили Маврушку и подбросили ее тело в карету, и есть тайный адрес графини? Вроде складно — Маврушке необходимо было видеть графиню, потому что та могла знать о ее беглом любовнике, лакее Дивова Никишке. Это был для беременной женщины вопрос жизни и смерти. Эмилия фон Ливен отправила ее туда — а там…

Может быть, Маврушка увидела то, чего ей видеть не следовало? Или узнала тайну, которая была слишком опасна? Или, что вернее всего, столкнулась со своим беглым любовником?

А проклятый Терентий, если даже его припереть к стенке, начнет вопить и причитать, божась, что на сажень от Гостиного двора не отъехал, разве что лошадей напоить! Допустим, он почти признался в том, что был на Родниковой, — так ведь там-то горничную и не убивали, игроцкой компании лишний труп ни к чему. А бегать по Романовке и по Мельничной, выспрашивать про карету с гербом бесполезно, столько времени прошло, и хуже того — княгиня в тех краях каталась, люди могли запомнить ее экипаж, проезжавший совсем в другой день, и образовалась бы несусветная путаница. Да и лишней минуты, если вдуматься, для такого розыска нет.

Открылась дверь, ведущая во внутренние помещения, на пороге встал Паррот, пристально поглядел на Маликульмулька своими южными черными глазами.

— Давид Иероним все мне рассказал. Заходите. Дело слишком серьезное…

— Сам справлюсь, — отрубил Маликульмульк.

— Заходите. Давид Иероним очень обеспокоен. Он боится за вас — говорит, вы сами начнете разгребать эту историю…

По лицу Паррота Маликульмульк прочитал завершение фразы: «… и окажетесь на цинковом столе в анатомическом театре, с потрохами, попорченными мышьяком».

И такое не исключалось…

Маликульмульк вошел вслед за Парротом в лабораторию и сел на предложенный стул.

— Как вышло, что вы сделали для этой дамы подорожную? — спросил Паррот.

— Я поверил ей в том, что за ней охотится какой-то человек, способный на все.

— Значит, вы поверили на слово… — начал было Паррот.

— Нет! Я, возможно, сам видел… то есть слышал этого человека. Ее действительно… искали.

Маликульмульк еще не знал, как по-немецки «выслеживали».

— Вам не показалось?

— Этого человека видела девочка, воспитанница княгини Голицыной. И он не один, их по меньшей мере двое. Он, как и говорила мне графиня де Гаше, француз. То есть все совпало — и я поверил…

Было в его ответе нечто — не ложь, скорее лукавство, ну, так не станешь же объяснять физику, что чувствует поэт, услышавший «…потому что я люблю вас…»

— Давид Иероним говорил, будто эта женщина была приятельницей Калиостро. Звучит причудливо.

— С Калиостро она была знакома, — подтвердил Маликульмульк. — Фрау фон Витте убеждена в этом — она привела какие-то важные подробности. А мне графиня де Гаше сказала, что Калиостро был ее любовником, и об этом знал весь Париж.

— И как же она объяснила свое бегство через всю Европу?

— Я, честно говоря, не очень понял. Она была «голубкой», ее устами говорили духи, которых он вызывал, и речь шла о каких-то сокровищах, кладах… За ней гонится человек, который помешан на всем этом чернокнижии, как я понял, впрочем… Не знаю!

И он действительно не понимал — как вышло, что вся невнятица, услышанная от Мартышки, до сих пор не вызвала у него вопросов. Очевидно, учитель и впрямь открыл ей тайну, как стразом на цепочке лишать людей бдительности.

— А я, сдается, знаю, — сказал Паррот. — Вы, Давид Иероним, тогда были еще ребенком, а я как раз закончил Штутгартскую академию, где очень хорошо преподавали математику и физику. И мне были очень любопытны опыты Калиостро — я, видите ли, хотя и материалист, но материалист любознательный. Калиостро утверждал, что превращает пеньку в шелк, что из всех металлов может изготовить золото… Типичный алхимик! Но мне показалось любопытным, что он обещает выращивать из маленьких бриллиантов большие. Как вам известно, в природе кристаллы имеют свойство расти, и я думал — не может ли человек овладеть этим способом? Но сведения о Калиостро свелись в конце концов к скандалу вокруг знаменитого ожерелья, в который он самым странным образом впутался. Вот я и думаю, что приключения вашей графини могут иметь к тому делу какое-то отношение.