Сейчас же ужасная ирония его жизни вызвала у него приступ тошноты. Он вспоминал слова, которые сказал королям намерьенов и фирболгов, услышав об избрании Талквиста императором.

«Вы принесли мне ужасные новости».

«Почему? — поинтересовался король болгов — Объясните нам — почему?»

Ответ прозвучал из самых черных глубин его памяти.

«Талквист только называется купцом. Он торговец рабами, к тому же один из самых жадных и жестоких, более того, он является тайной главой целого флота пиратских кораблей, которые торгуют живым товаром, продают здоровых людей на шахты, на арены, а остальных используют в качестве сырья для производства самых разных товаров, например свечей. Их делают из стариков, а из младенцев — костяную муку. Тысячи людей погибли на аренах Сорболда, невозможно сосчитать, сколько еще встретили свой конец на шахтах, соляных копях и на дне океана. Талквист чудовище с улыбкой благородного человека и прекрасными манерами — самое настоящее чудовище».

«Однако Весы выбрали его, — настаивал на своем король намерьенов. — Я сам видел».

Поднявшись на последнюю ступеньку, Константин подумал о неприкрытом недоверии, появившемся в глазах короля болгов, прошлая жизнь которого, несомненно, имела много общего с жизнью Константина.

«Почему вы ничего не сказали перед тем, как уехать? — удивленно спросил Акмед. — Если вы знали, что такое возможно, почему не вмещались?»

Платиновые полосы, которыми был прочерчен алтарь, ослепительно сияли. И в сознании Константина прозвучал его ответ, а к горлу вновь подкатила тошнота.

«Потому что не в моей власти выступать против Весов. Ведь именно они выбрали меня Патриархом. Как же я могу утверждать, будто они ошиблись? В этом случае возникнет парадоксальная ситуация. Кроме того, я не могу открыть тайну своего прошлого и поведать всем, что выступал на арене, поскольку о царстве Роуэнов никто не должен знать. И наконец, Талквист был не единственным из претендентов, на чьих руках кровь других людей. Если бы я выступал против каждого, кого считаю недостойным занять императорский трон, Сорболд остался бы без правителя».

«И потому, что я трус, — подумал он теперь. — Я не хотел думать о том, что обязательно произойдет».

Он склонил голову перед алтарем, а потом опустился перед ним на колени. Древняя реликвия, представлявшая собой большую каменную плиту, единственным украшением которой служили естественные прожилки чистой платины, помогала всем молитвам верующих свободно войти в его сознание, а затем через Шпиль подняться к ногам Создателя. Магия алтаря базилики эфира коснулась его своим невидимым крылом.

«Я буду молиться о том, чтобы Талквист изменился, ведь смог же я стать другим человеком за Покровом Гоэн. Возможно, его решение отложить коронацию на целый год и затем пройти еще одно Взвешивание — хороший знак».

Акмед посмотрел ему в глаза, и Константин прочел в них понимание.

«Сомневаюсь. Мой личный опыт подсказывает, что люди, которые стремятся к власти и получают удовольствие, проливая чужую кровь, становятся еще более жестокими и беспринципными, когда эту власть получают. Вы мне представляетесь единственным исключением из этого правила».

Константин дрожащими руками коснулся алтаря.

Он пытался прекратить мысленное самобичевание, заставить себя не думать о посторонних в этот момент вещах, но у него ничего не получалось.

«Какой же ты глупец. Если бы ты тогда выступил вперед и сказал, что на Весы оказали магическое воздействие, удалось бы избежать гибели половины мира, которая теперь стала практически неизбежной. И эта кровь вновь будет на твоих руках».

Он подумал о Терреанфоре, одном из последних мест в этом мире, где еще сохранился Живой Камень, и об огромной силе, сосредоточенной там. Из всех стихий лишь земля обладает таким непререкаемым могуществом — остальные стихии слишком эфемерны, а посему не оказывают непосредственного влияния на жизни людей: ветры — непостоянны, моря — гневливы, звездный свет — далек, а огонь — непредсказуем и разрушителен.

Но земля остается неизменной, она терпеливо и последовательно движется сквозь время, и ее движение подчинено понятной логике естественных жизненных циклов — вот почему большая часть могущества мира сосредоточена именно в этой стихии. Патриарх думал о прохладном темном храме, скрытом глубоко внутри Ночной горы, куда никогда не проникал свет, и вновь вспомнил о статуе солдата из Живого Камня, о которой ему рассказал Лазарис.

И обо всех других статуях людей и животных, деревьев и самом алтаре из Живого Камня, которые Талквист в своем стремлении к неограниченной власти начнет пробуждать одну за другой.

И о той страшной мощи, которая будет выпущена в ничего не подозревающий мир.

«Сосредоточься», — приказал он себе.

Константин начал обряд, при помощи которого собирал ежедневные молитвы верующих. Его тело завибрировало, и мощь эфирного света прошла сквозь него, позволяя направить все просьбы прямо к Создателю. Он всякий раз испытывал волнение и трепет при одной мысли о том, что молитвы и сны, страхи и радости миллионов душ проходят сквозь него, заставляя его тело испускать то же удивительное сияние, что и звезда, находящаяся на вершине Шпиля, на высоте в тысячу футов.

Со всех концов континента, из Неприсоединившихся государств на юго-западе, Бет-Корбэра на востоке, Наварна и Авондерра на западе, Кандерра и Ярима на севере, из Бетани, центральной провинции Роланда, и, наконец, из Сорболда на юге, Благословенные передавали молитвы верующих, которые благодаря алтарю без труда проникали ему в душу и возносились ввысь. Всякий раз, когда появлялась новая молитва, в его сознании раздавался мелодичный звон, однако Константин не знал, с чем обращаются верующие к Создателю, он воспринимал лишь удивительно чистую и прекрасную симфонию, благодарственную осанну Единому Богу.

Он никогда не знал, как долго будет продолжаться передача молитв, ибо время растворялось, когда Константин оказывался во власти великих стихий. Но вот наконец стихали последние ноты молитв, и Константин, уловив одну из последних, поддерживал ее собственным обращением к Единому Богу.

Четыре хвалебных гимна смолкли, Благословенные провинции Роланда завершили вечернее обращение к Цепи Молитв, и, когда отзвучала последняя молитва Благословенного Сорболда, Патриарх заговорил.

— Найлэш Моуса, — прошептал он. — Задержись.

Никогда прежде Константин не поступал таким образом, возвращаясь по Цепи Молитв к Благословенному, но положение сложилось отчаянное. Алтарь под его руками завибрировал. Несколько долгих мгновений Константин ждал, а затем услышал удивленный голос:

— Я слышу вас, ваша милость.

Тошнотворное ощущение наполнило Патриарха, гармоничное звучание благодарственных гимнов сменилось резким диссонансом. Константин изо всех сил вцепился в алтарь, чтобы удержаться на ногах.

Ему вдруг показалось, что тяжесть всего мира давит ему на плечи, лишая последних сил. Удивительная легкость, с которой он воспринимал молитвы, исчезла; он не мог пошевельнуть даже пальцем, немыслимое бремя пригибало его к земле.