Д.,

это не подарок. С тебя один фунт. Не сомневаюсь, что Руперт с радостью займется продажей.

Целую,

Дж.

В конце концов, есть же еще налоговые вычеты! С Монкады я деньги получила неофициально, а продав Рихтера Дейву за один фунт, я вернула изначально вложенную сумму плюс прибыль и получила шанс вернуть 28 пенни с каждого фунта в налоговой декларации. Хоть чему-то меня научила работа у Руперта!

Ну а потом пробило восемь, и мы с Рихтером оказались первыми посетителями почты в тот день.

28

На прощание я подарила консьержке кустовую гвоздику в горшке и шарф от Сони Рикель, который мне никогда особо не нравился. После бессонной ночи и огромного количества выкуренных сигарет у меня слегка кололо в ушах, руки дрожали, но вот сознание было кристально ясным, словно до блеска начищенная ванная. Фиолетовые тени под глазами даже сыграли мне на руку, когда я протянула консьержке аккуратную картонную коробку с одеждой Рено (из карманов я предусмотрительно вытащила пластиковую обложку от моего фальшивого паспорта и кредитки) и спросила, не будет ли она так любезна сохранить эту коробку в подсобке на случай, если месье все-таки надумает забрать свои вещи. Несчастные любовники, которых разлучила судьба, – стандартный сюжет ее обожаемых телесериалов, и хотя ей отчаянно хотелось узнать все подробности, мне удалось прозрачно намекнуть, что разговоры об этом причиняют мне слишком сильную боль. Я напомнила ей, что сегодня вечером приедут из грузоперевозочной компании, объяснила, что друг обещал подвезти меня в аэропорт, поблагодарила ее за все, не преминув раз сто согласиться, что мужчинам нельзя доверять, взяла сумку, вышла на улицу и дошла до той самой остановки, где когда-то заметила следившего за мной Рено. Автобус был битком набит людьми, мне пришлось цепляться за поручень, зажав сумку между коленями, и с трудом удерживать равновесие на поворотах. Когда я вообще в последний раз ездила на автобусе? Сколько у меня есть времени, пока таинственный друг Рено из префектуры наконец не поймет, что «Лианну» в аэропорту ждать бесполезно? Наверное, у меня есть день, может быть, два, а потом они придут с расспросами к консьержке. Ну, она хотя бы получит удовольствие. Мне будет не хватать моих вещей, но ведь всегда можно купить другие. К тому же мне пора задуматься над новым образом.

Когда автобус наконец преодолел пробки и добрался до кольца за церковью Сакре-Кёр, кроме меня, в салоне никого не осталось. Я пристроилась в хвост группе туристов, поднимавшихся по крутой лестнице к базилике, а потом присела на ступеньки рядом с молодыми людьми с рюкзаками. Кто-то играл на бонгах, и, несмотря на ранний час, уже пахло травкой. Порывшись в сумке, я достала бумажник Рено. Как я и предполагала, он оказался пустым, если не считать пары купюр, фальшивого полицейского значка, которым он размахивал на улице Гут-д’Ор, и почтовой квитанции на получение заказного письма из Амстердама. Кстати, вся эта история с поддельным паспортом выглядела довольно убедительно, да и адрес такого полезного знакомого в Амстердаме может мне пригодиться. Потом я достала старую, допотопную «нокию» Рено, той же модели, какой я воспользовалась на яхте Баленски. Наверняка где-нибудь у него был телефон посовременнее, но он был осторожен и при мне его ни разу не засветил. И бог с ним! Особых надежд насчет телефона я не питала: естественно, журнал вызовов и сообщения были стерты, осталось лишь информационное сообщение от «Франс телеком», пришедшее сегодня утром. Единственный вызов был на мой номер, в тот вечер, когда мы встречались с Монкадой.

Зато я нашла фотографии. Вначале кадры из Рима, которые он сам мне показывал, потом фотографии того времени, когда он следил за мной в Париже: вот я покупаю газету, курю, сидя за столиком в кафе «Пантеон», бегаю в парке. Но самыми неожиданными оказались снимки, которые он делал, пока я спала: крупный план моих разметавшихся по подушке волос, обнаженное тело с раскинутыми в стороны руками на постели, словно на порнографических работах Хогарта. Черт! А вот каблук моей туфли, когда Рено поднимался за мной по лестнице, а вот я наклоняюсь над раковиной сплюнуть зубную пасту (снято под углом из спальни), а вот я разбираю сумку, вернувшись из магазина. Сотни снимков. Я долго рассматривала их, и чем дольше смотрела, тем меньше они напоминали мне фото, сделанные двойным агентом, подглядывающим за мной и контролирующим каждый мой шаг. В этих интимных снимках была даже какая-то нежность, ласковое внимание, с которым он запечатлел столько мимолетных моментов моей жизни.

– Простите. Сфотографируйте нас, пожалуйста!

Испанская парочка, полные и прыщавые, протягивали мне телефон. Еще один дурацкий телефон. Улыбаясь, я щелкнула их обнимающимися на фоне мраморного фасада. О эти краткие моменты счастья…

Оглядевшись в поисках урны, я уже собиралась избавиться от телефона Рено, но тут он завибрировал у меня в руках. Номер начинался на 06, значит французский мобильный. Сообщение оказалось кратким:

Пока не видно.

Как мило с их стороны сообщить мне об этом! Единственное, что меня волновало, так это то, что после исчезновения Рено да Сильва обвинит во всем меня, а не людей Монкады. А так получится, что Рено жив-живехонек, отвечает на сообщения с Монмартра – с того места, где мы с ним познакомились. Грех упускать такой шанс, Джудит! Я быстро ответила:

En route. Тебе что-нибудь говорит фамилия Джентилески?

Решила узнать, рассказал ли им Рено, где я держу деньги. Из урны отвратительно воняло рвотой и фастфудом. Ко мне подошел уличный торговец и показал на свой поднос с пластиковыми браслетами с именами.

Снова вибрация.

Bien. Non[38].

Значит, об этом он им не сообщил, значит, им не придет в голову явиться в депозитарий в Венсене с ордером на обыск, значит, если голову Рено когда-нибудь и выловят из Сены, то все сочтут это старомодной omerta, местью по-сицилийски. Я не настолько наивна, чтобы полагать, будто у полиции нет других доказательств моей встречи с Фицпатриком и связи с Рено, кроме его мобильного. Да Сильва наверняка уже давно получил все снимки, да еще на мне висит загадочная смерть какой-то наркоманки, но уже завтра компания «Джентилески» примет на работу нового сотрудника. Бесспорно, пора задуматься о новом образе.

Я быстро ответила:

Merci. A plus.

До скорого. Однако мне почему-то отчаянно не хотелось избавляться от телефона. Ведь, можно сказать, впервые я получила вот такое необычное признание в любви.

Весь день я бродила по западной части города. Могла бы пойти в музей, чтобы хоть как-то убить время, но на картины смотреть совершенно не хотелось. Я дошла до парка Монсо и, невзирая на холод, умудрилась проспать на скамейке целый час, подложив сумку под голову. Проснулась я оттого, что какой-то малыш пытается развязать мне шнурки, а его молодая, шикарно одетая мать стоит рядом и неодобрительно смотрит на меня. Наверное, она приняла меня за алкоголичку или бродяжку – совершенно немыслимое явление для самого элегантного и безжизненного парка Парижа. Я купила кофе и стакан воды, чтобы немного взбодриться, скорее по привычке, чем от реального беспокойства, пробежалась взглядом по заголовкам газет. Поразительно! Сколько же человек надо убить, чтобы о тебе наконец уже написали в газетах?!