Он положил девятку на десятку.

«Простите, вы проиграли!»

Томас выключил компьютер, собрал документы, задвинул стул под стол и поправил воротник сорочки. Обычно он не носил на работу галстук, но сегодня подумывал о том, чтобы его надеть. Но потом решил этого не делать — чтобы не выглядеть желторотым любителем.

Он поднялся в лифте на шестой этаж, открыл дверь своей карточкой и прошел в коридор.

Его работа, его предложение, его влияние.

После законодательного совета его предложение попадет на заседание кабинета министров, а потом весь пакет законов будет представлен риксдагу как предложение правительства.

Господи, о чем он только думает? Сейчас надо бросить все, ехать домой, быть с Калле!

Несколько чиновников ждали своей очереди в фойе перед Голубой комнатой. Они слонялись по помещению, держа руки в карманах. Томас сел за стол в конце коридора.

Может быть, они дозвонятся до Аннике, подумал он. Но что же делать, что делать? Оставить выступление Крамне?

Через мгновение двойная дверь Голубой комнаты открылась, и оттуда вышло человек десять. Последним был Крамне, который, увидев Томаса, остановился и жестом подозвал его к себе.

— Это рок-н-рол, — сказал он.

Томас прошел мимо чиновников, спиной чувствуя на себе их взгляды. Он вошел в Голубую комнату, и Крамне закрыл за ним дверь.

Помещение оказалось больше, чем ожидал Томас. Стены действительно были светло-голубые, с белыми панелями, придававшими залу свежий, почти ледяной вид. Большие окна выходили на юг и на запад. Сквозь тонкие занавески виднелись шпиль Большой церкви в Старом городе и башня ратуши, увенчанная тремя золотыми коронами.

— Прослушивание, — объявил Джимми Халениус. — Прошу! Вода в холодильнике, если хочешь.

Он указал на холодильник, стоявший справа у двери.

Томас покачал головой и прошел в дальний конец комнаты, где сел спиной к водам Риддарфьердена. Вокруг сидели семь или восемь чиновников, принимавших участие в обсуждении предыдущих вопросов и, очевидно, собиравшихся принять участие и в обсуждении его, Томаса, предложения.

Томас тихо прочистил горло.

«Надо ли сказать о Калле? — подумал он. — У министра тоже есть дети, он, несомненно, меня поймет».

Джимми Халениус что-то негромко говорил, склонившись к министру, который делал какие-то пометки в лежавшем перед ним документе.

Томас огляделся, изо всех сил стараясь скрыть свою тревогу.

Другие дети столкнули его с высоты. Друзья поранили его так серьезно, что теперь придется накладывать швы.

Почти всю комнату занимал большой круглый стол из карельской березы, пол был застлан восьмиугольным голубовато-серым ковром. Министр и его помощники сидели рядом друг с другом спиной к картине с островным пейзажем. Полотно было абсолютно серым. Видимо, на острове была неважная погода.

«Ну, я им устрою, — думал Томас. — Я не позволю никому безнаказанно калечить моего сына».

У одной стены находился большой камин, на экране были укреплены флаги Швеции и Европейского союза. В центре — стол со стульями, стулья были расставлены также вдоль стен — тоже из карельской березы, с сиденьями обитыми светлой кожей. Томас поднял взгляд к потолку. Там, выше, за белыми фарфоровыми люстрами находился кабинет премьер-министра.

— Вы не напомните нам краткое содержание предложения? — сказал Халениус.

Томас выпрямился. Он немного заикался, объясняя отдельные пункты предложения, над которым усердно работал последние полгода.

«Калле, я скоро приеду! Все будет хорошо!»

Министр читал лежавшее перед ним предложение, перелистывал его и делал пометки.

— Это хорошо, что вы позаботились о юридическом обеспечении, — сказал министр. — Всякий, кого прослушивают, должен иметь право на юридическую защиту, все случаи должны быть утверждены судом, и это решение должно заново подтверждаться каждый месяц. Это правильно.

Он полистал документ, молча читая его в течение нескольких секунд.

— Правда, в предложении есть один пункт, который я предпочел бы вычеркнуть, — сказал он. — Прослушивание с целью профилактики. Страница сорок три. Здесь вы, пожалуй, зашли слишком далеко.

Биргер-Ярлсгатан, подумал Томас. Это не так далеко. Он доберется туда быстрее, чем на Свеавеген или Вальхаллавеген.

— Страница сорок три, — тихо сказал ему на ухо Крамне.

Томас покраснел и принялся быстро перелистывать документ, чтобы найти нужное место.

— Мы ограничим превентивные меры прослушиванием телефонных разговоров и перехватом почты, — решил министр. — Тотальное прослушивание мы ограничим уже совершенными преступлениями. В остальном все хорошо!

Он отложил папку в сторону и взял следующую. Быстро, как будто это был условный сигнал, Крамне и большая часть чиновников поднялись со своих мест.

Что, все закончилось? Он может ехать?

— Теперь речь пойдет о полиции безопасности, — шепнул Крамне. — Все, у кого нет доступа, должны покинуть совещание.

Томас быстро собрал со стола документы и вместе с другими пошел к выходу.

— Мне надо уехать, — сказал он Крамне. — У моего сына сотрясение мозга. Надо отвезти его в больницу.

— О боже! — воскликнул Крамне. — И ты все еще приглашаешь нас на ужин?

— Конечно, — ответил Томас и вымученно улыбнулся. На лбу его выступил пот.

— Ты только скажи мне, что, Халениус тоже придет?

— Да, он написал мне на почту, что непременно будет.

— Ладно, — кивнул Пер Крамне и, подойдя вплотную к Томасу, заговорил, понизив голос: — Обычно мы не приглашаем политиков, так как ты же понимаешь…

Томас почувствовал, как у него вспыхнули щеки, когда руководитель отдела договорил до конца.

— Значит, в восемь? Винтервиксвеген, Юрсхольм?

Механизм замка зажужжал, и Томас открыл дверь.

— Винтервиксвеген, — сказал он и опрометью помчался через фойе.

Анника вошла в помещение редакции, и оно снова поразило ее своей сюрреалистичностью. Все было знакомым, но в то же время чужим и странным. Создавалось впечатление, как будто кто-то вытряхнул содержимое из ее сумки, а потом побросал все обратно, но в другом порядке. Она никак не могла оторвать взгляд от стеклянного кубика с ярко-синими занавесками — там, где раньше был ее кабинет, теперь располагалась радиостудия.

«Интересно, в какую Лету канули мои папки, бумаги и ручки?» — подумала она.

Берит, водрузив на нос очки, сидела за компьютером и что-то писала.

— Что-нибудь волнующее? — спросила Анника, усаживаясь на стул Патрика.

— Хочу прочесать все законодательные предложения, ограничивающие неприкосновенность личности, — ответила Берит, не отрывая глаз от монитора. — Волнующее — это, пожалуй, не самое подходящее определение…