Во время своих путешествий по Европе родители Хенрика поняли, что в новой архитектуре присутствует ритм — маршевый ритм, и именно поэтому они всячески поддерживали сына в его занятиях и устремлениях, и поэтому их так порадовали его первые иностранные заказы, ведь тот, кто марширует, когда-нибудь дойдёт до казармы, тот, кто борется, — до крематория, а тот, кто побеждает, — до достойного мужчины членства в масонской ложе.

В конце концов развившаяся на протяжении двух последних поколений предусмотрительность семьи Блассерманов приобрела провидческий и просветительский характер. И реализовалась она в их взглядах на старость.

В конце XIX столетия молодое поколение Блассерманов, будущие наследники, всерьёз увлеклось научной дискуссией о биологических корнях человека, вспыхнувшей после выхода в свет «Происхождения видов» Дарвина. Сначала они заинтересовались теорией вырождения. В мысли о том, что существуют здоровые и больные — и даже заплесневелые и сомнительные виды, они нашли научное подтверждение уже давно возникшей у них догадке, что род их является особенно здоровым и живучим, что наследственный материал, если можно так сказать, аккумулировал качество и что где-то в генетическом тылу высиживается золотое яйцо. Ещё до Первой мировой войны в семье появилась надежда, что среди них родится искупитель, некое воплощение музыкального спасителя.

Из этого ожидания вырос интерес к другому закону природы, открытому в том же XIX веке, — строго научному факту, что продолжительность жизни человека составляет только сорок пять лет и что всё его дальнейшее существование — сплошное разложение, издержки изнеженной цивилизации.

До этого времени семейство, как и все другие семьи, состояло в том числе и из пожилых людей, которые из выделенных им одиноких обителей и со своих почётных мест в домах молодых осуществляли загадочную власть старости над окружающим миром. Но на рубеже веков молодые члены семьи пришли к выводу, что власть эта есть зло, что она реакционна, что тяжкий груз старости задерживает музыкальный крестовый поход семьи, что старики представляют собой только обузу и похожи на комнату, стены которой больше не могут отражать звуки новой музыки.

Сначала эти мысли высказывались в виде глухого ропота. Раздражённо, но всё-таки вполголоса отец Хенрика сказал своему брату, что Моцарт, Шуберт и Шопен во всяком случае могли фразировать свою жизнь и вовремя сыграть финал и реквием, но взгляните на некоторых других, таких как, например, Лист, который совершенно спятил и впал в детство в своих маразматических и беспомощных фортепьянных произведениях.

В первые годы нового столетия эти мысли как-то очень быстро обрели законченную форму. Неожиданно отцу Хенрика и его братьям стало совершенно ясно, что время теперь движется гораздо быстрее, чем когда-либо прежде, что плодотворных и изобильных лет в человеческой жизни немного и что они на вес золота, — так немного и настолько на вес золота, что разве можно позволить детям и старикам вмешиваться в жизнь?

Семья Блассерманов, разумеется, была состоятельной. Датская армия всегда привлекала лучших представителей культуры и всегда щедро оплачивала их продукцию, и теперь часть накопленных семейством средств потекла назад, чтобы исключительным образом способствовать достижению всеобщего блага. Вскоре после окончания Первой мировой войны семья Блассерманов построила дом для престарелых на озере Фуресёен в Северной Зеландии.

В Дании и до этого существовали приюты, благотворительные учреждения, монастыри и больницы для пожилых людей. Но задачей этих учреждений, равно как и законодательства по общественному призрению, было оказание милосердия тем старикам, у которых не было родственников или которые по другим причинам не могли быть обеспечены из чьих-либо личных средств.

Идеи, лежащие в основе первого блассермановского учреждения, были совсем иного рода. В связи с открытием этого большого современного белого здания на берегу озера неоднократно высказывалась мысль, что здесь пожилым людям предоставляется самый достойный и самый подходящий способ завершить свою жизнь. Здесь они вместе со своими ровесниками могут жить без всяких забот.

Отец Хенрика считал, что именно вопрос о потребностях стариков найдёт наибольший отклик у общественности, которая ещё не совсем дозрела до осознания всей истины. Поэтому только в самой семье и в её ближайшем окружении говорили об этом учреждении как о части великого целого. Но зато уж с воодушевлением и совершенно откровенно. Обсуждались, в частности, келлеровские учреждения — недавно построенные больницы для душевнобольных, которые в большой степени послужили источником вдохновения для проекта Блассерманов. Эти учреждения были расположены в чрезвычайно красивом районе у фьорда Вайле, но не ради прекрасного вида — ведь о сознании слабоумных известно, что оно не простирается далее их собственных испражнений, а часто даже и до них не распространяется, поэтому они-то вполне бы могли довольствоваться видом со скотных дворов и из подвалов, где их до сих пор привязывали к нарам, — а исходя из соображений хорошего вкуса, чтобы уберечь в первую очередь приличных людей от созерцания студенистой протоплазмы этих пациентов и чтобы, поместив их в сельское уединение, надёжнее защитить себя от истинной угрозы, исходящей от этих на три четверти животных индивидов, и таким образом окончательно лишить их возможности портить датскую расу.

Похожая мысль, в действительности, лежала и в основе блассермановского дома для престарелых, хотя, как было сказано, прямо говорить об этом можно было только в уютной обстановке среди родственников и друзей. Конечно же, угроза того, что обитатели дома для престарелых, которым всем было за шестьдесят пять, начнут бурно размножаться, не выглядела реальной. Не на чистоту расы в этом смысле были направлены заботы семейства. Сердце семьи болело за благополучие духа, за умственную гигиену нации. Время требовало развития, роста, прогресса, а на пути всего этого стояли старики. В семье Блассерманов обнаружили, что от людей старше пятидесяти исходит парализующее, лишающее жизнеспособности, реакционное, сентиментальное и тормозящее воздействие. Что они уже одним свои присутствием напоминают молодым и живым об упадке, о прошлом и о смерти, и тем самым заглушают естественное, здоровое и богатое звучание самой жизни.

Поэтому большой участок у озера Фуресёен, вдалеке от всех дорог, представлялся идеальным местом.

Семья Блассерманов первой в Дании поместила своих пожилых родственников в учреждение, ею же и построенное, а затем открыла двери этого учреждения — двери, у которых изнутри не было ручек, — для всех желающих последовать этому примеру.

Само расставание, разделение внутри семьи не прошло без осложнений, без драматических столкновений и трагических сцен, но тем не менее молодые почувствовали облегчение, как будто до этого времени они пребывали на дне морском, увязнув ногами в цементном растворе, страдая от удушья, от чего вдруг мгновенно освободились, поднявшись на поверхность к свету и воздуху. На участившихся семейных вечеринках возникла новая свежая свободная атмосфера, и все опьяненно купались в мыслях о тех перспективах, которые перед ними открывались. Все, мужчины и женщины, чувствовали облегчение от того, что видят вокруг только гладкие молодые весёлые лица без морщин и слышат только о надежде и победах. Хенрику в это время было два года, и хотя родители любили и боготворили его — нового здорового крепыша, который потихоньку подрастает и скоро займёт своё место в шеренге за роялем, всё-таки его отец сказал на крестинах, обратившись к остальной части семьи, что «то разделение общества, свидетелями которого мы являемся и в которое мы сами внесли вклад, не должно останавливаться, и в один прекрасный день оно коснётся и детей — в соответствии с немецким принципом детских садов — дети, во всяком случае днём, будут содержаться в специальных учреждениях, потому что время идёт быстро, а задачи, стоящие перед взрослыми и сильными членами общества, многочисленны. Мы стремимся к здоровому и гармоничному обществу, в котором имеются различные лагеря для стариков, для маленьких детей, для больших детей, для больных и для слабых духом. Такое разделение прекрасно и неизбежно, и, естественно, его предвосхитили военные, создав одно из самых старых и самых благородных институтов в мировой истории — казарму. Дорогие друзья, тому обществу, к которому мы так ритмично шагаем, я хочу сегодня, когда мы даём имя моему сыну, также дать название. Нашу семейную Атлантиду Блассерманов, которая не тонет, а поднимается из моря, я нарекаю „Обществом казармы”».