А гондольер хитро сверкнул глазами, поклонился и завернул галантнейшую фразу на тему синьорины – дивного видения, осенившего сей вечер неземной красой. И ежели она почтит и соизволит, то он будет всемерно счастлив…

Где-то в середине этой фразы Ромка засопел, как сердитый чайник, и пробурчал, что вот лично он ни на каких лодках кататься не собирается, и вообще у Дона байк, а ему домой, и пошли уже, хочет этот катать синьорину – пусть катает, а мы пошли, Дон, да пошли же!..

– Иди, Ром, ага. Тебя заждались. А мы прокатимся, такой вечер!

– Ты чего?.. – обиделся Ромка.

– Давай, до завтра, – Дон похлопал его по плечу и отвернулся. В конце концов, Ромка не маленький, сообразит, что надо знать меру в дури. А не сообразит – Дон ему объяснит. Популярно. Но не сегодня.

Отвернулся от Ромки очень вовремя, потому что уже Морена глядела на него растерянно, словно ждала совета: послать этого странного гондольера или все же рискнуть? Хочется же! Настоящая гондола посреди Петербурга!

– Прошу вас! – Гондольер сделал приглашающий жест, тоже глядя на Дона.

Дон пожал плечами и шагнул в лодку. Не то чтобы ему страсть как хотелось романтической прогулки на гондоле, особенно с Мореной. Но из двух зол он выбрал то, которое молчит.

И эти гопники татуированные уж слишком напрягали. Если не мерещится, а в самом деле за ними шли – за гондолой гопникам придется побегать, а до Васьки и вовсе поплавать, через Неву пешком не перейдешь.

Морена шагнула следом, лишь на миг позже. Именно так бы сделал Киллер.

В груди заворочался какой-то посторонний еж, кольнул досадой: ну вот какого лешего друг оказался вдруг? Такой отличный парень был Киллер! А теперь – синьорина, принцесса…

– Прошу, синьорина, – буркнул Дон насмешливо, пропуская ее вперед.

Она дернула плечом и демонстративно улыбнулась гондольеру, словно тут никого, кроме него, и не было.

Гондольер же, словно ничего не заметил, принялся усаживать синьорину поудобнее, а Дона – рядом с ней. И нет, не надо ему стоять на носу, вот же сиденье для пассажиров, разве же вам не нравится? А то, может быть, подушечку?

От подушечки Дон и Морена отказались в один голос и покосились друг на друга. Дон – досадливо, а она… да кто ж ее разберет! И сиденье оказалось слишком узкое, хоть он и отодвинулся к левому борту, все равно Морена была слишком близко. На километр ближе, чем надо.

Чтобы не смотреть на нее, Дон оглянулся на берег и увидел-таки, как Ромка подошел к тому самому татуированному шкафу – который точно нормальный. Поздоровался, что-то спросил, Дон разобрал только имя: Гоша, остальное потонуло в уличном шуме. Гоша-шкаф покачал головой и сделал возмущенное лицо, вроде «как ты мог такое подумать!». Значит, все же знакомы. Может, соседи, но уж точно не пиво вместе пьют, не настолько свойски Ромка с ними держится.

Дон бы, наверное, еще поразглядывал совершенно неинтересных мужиков, лишь бы не смотреть на Морену, но тут гондола тронулась, нырнула под мостик – и мужики пропали из виду.

А гондольер все-таки неправильный. Правильный гондольер сейчас запел бы какую-нибудь баркаролу, а этот – ничего подобного. Молчит, и все тут.

Гондольер, словно подслушал мысли, разулыбался, откашлялся и – нет, не запел. Заговорил. Так размеренно, что Дон даже и рифму не сразу услышал!

Очень убедительно у него получилось это, про розовый месяц, Дон даже в небо посмотрел. На всякий случай. И чуть не присвистнул: солнце уже садилось, месяц карабкался на небо – действительно, розовый от заката – и все это напоминало декорацию к какому-нибудь шекспировскому спектаклю. Только тени отца Гамлета не хватает. Или хоть чьей-нибудь тени!

Вот прямо сейчас как выйдет на набережную Ахматова! В шляпе в белый горох, как на портрете!

Почему именно Ахматова, Дон не знал. Из-за стихов, наверное. А может, потому, что все это было как-то очень уж по-ахматовски – гондола на Неве, розовый месяц и независимо молчащая Морена. Он даже не удивился, увидев на набережной, у самого парапета, женщину в черной шляпке. В горохах. И одетую по моде начала прошлого века. Тоже ролевичка небось. Или эта, реконструкторша. Да какая разница? Будет Ахматовой, и плевать, как ее там на самом деле зовут.

Надо ее нарисовать. Вот прямо сегодня – нарисовать как есть, на фоне современных вывесок и машин, и краем этот мостик с чугунными перилами. И с ахматовским профилем, как на фотографиях, плевать, что на самом деле лица не видно.

А рядом с ней пса. Черного. Который их от бани провожал, сколько там назад? Неделю, две?

Или вообще целый цикл нарисовать – «Тени моего города»…

Дон так задумался о будущих картинах, что почти прослушал, как гондольер рассказывал о канале, статуях и вроде бы даже закладке набережной. И даже не заметил, когда свернула Ахматова и как затерялась в потоке машин – а может, зашла в магазин.

Вернулся в реальность, только когда рядом пошевелились и выругались сквозь зубы. Совсем неподобающе для девчонки.

Что это с ней?

Дон хотел было обернуться и спросить, но тут заметил нечто, чего тут никак не должно было быть.

Гопников.

Ровно там, где исчезла Ахматова, на другой стороне улицы, из-за остановившегося на светофоре грузовичка показались те самые подозрительные мужики, с татуированным шкафом во главе. Как его, Гена, Гоша… Они бежали трусцой, старательно не обращая внимания ни на гондолу, ни на Дона, и вообще делали вид, что весь вечер занимаются мирным спортом. Вот только бежали они сейчас в сторону, противоположную той, куда шли всего пять минут назад.

У Дона по спине пробежали мурашки.

Какого лешего им надо?! Вернее, кого им надо – Дона или Морену?.. и… зачем?

Дон машинально обернулся к ней.

Сжатые губы, напряженные плечи, в настороженном взгляде – снежная вьюга, предвестница Валгаллы. Киллер на старте, сейчас как прыгнет, и клочки по закоулочкам… Вот только это был не Киллер, а девчонка. Бешеная, драчливая, перепуганная насмерть девчонка. И сколько бы она ни прятала страх в снежной Валгалле, Дон все равно его видел и чувствовал. И должен был ее защитить. Как угодно. От кого угодно. Хоть от дюжины гопников и сотни вурдалаков.

Но пока единственное, что он мог сделать, это обнять ее за плечи и притянуть к себе. И улыбнуться, спрятав собственный страх подальше.

Морена сначала закаменела совсем, а потом, через секунду, прерывисто вздохнула и прижалась к нему. И отвела взгляд от гопников.