Вдруг мой кит забеспокоился, и его настроение почти мгновенно передалось мне. Вскоре я понял, в чем дело. Впереди появилось препятствие. Смутная тревога, испытываемая косаткой, по-видимому, означала, что когда-то Лимбо уже проплывал здесь, но препятствие не было отмечено на его внутренней «карте». Мне бы подобную систему ориентации! («Ну и что бы ты с ней делал?» – шепнул саркастический голосок моего двойника.)

Киты обменивались сериями щелчков и свистами. Почему-то я живо представил себе двуногих, переглядывающихся в замешательстве. Но КАКИХ двуногих? Себя… и свои точные копии – зеркальные отражения в застывшей воде. На большее даже моей больной фантазии не хватило.

Через пару минут и я начал улавливать аномалию – наличие прямо по курсу огромной магнитной массы. Затонувший корабль – не такая уж редкость, но все дело было в том, что эта штука находилась У ПОВЕРХНОСТИ.

Я был поражен и напуган. Попасть на пресловутый Плавучий Остров – это означало или рай для двуногого, или мучительную смерть.

Легенды о нем я слышал от матери с раннего детства. Они были столь же таинственными и неопределенными, как сказки о Древней Земле. Но Древнюю Землю еще не нашел никто, а Плавучий Остров видели многие. (Для матери больше двоих – это уже «многие».)

Искушения… Они слишком редки, чтобы я мог презирать их. Согласно легендам, на Острове живет большое количество самок, всем хватает пищи, а люди владеют совершенным оружием и не нуждаются в помощи китов. Если меня не убьют сразу, я окажусь в человеческой стае. И кто знает, какая стая лучше?

Наверное, те двое в каноэ – изгнанники. А может быть, они покинули Остров по своей воле. Как же сильно нужно пострадать, каким пыткам подвергнуться, чтобы решиться на такое? Это не укладывалось у меня в голове.

Мое воображение рисовало мне различные картины рая и ада. Рай всегда казался бездонной пропастью океана; в аду была застойная вода и дно мелководья, усеянное гниющими трупами. И любые варианты сводились к двум главным простым вещам: в раю я был свободен, в аду я становился рабом высшего существа. У меня хватало сообразительности, чтобы опасаться худшего.

Я представил себе, что попал на Остров и превращен в покорное животное вроде… кита из моей стаи, и некто, ориентирующийся в реальности неизмеримо лучше меня, управляет мною, а я не подозреваю об этом. Может быть, ОН даже ЛЮБИТ меня. Я сыт, доволен, имею самку и все необходимое. Под ногами – твердь; над головой – солнце; вокруг – воздушный простор, и можно непрерывно дышать… Хуже этого было только одно – погребение заживо в металлическом чреве.

Двуногие – особенно самцы – не внушали мне доверия. Скорее всего они похожи на меня. Тогда посещение Острова было бы безумием. И тем не менее… Я испытывал острую потребность совершить что-нибудь безумное, абсолютно неправильное. Проклятая натура! Я думал только о себе…

Ставка была очень высока, а выбор труден. Настолько труден, что я решил отодвинуть его на несколько часов. Три уникальных события в течение суток – это не могло быть случайным совпадением. Мне даже представилось, что моя жизнь сжимается, вмещая в краткий промежуток времени все то, что обычно происходит на протяжении долгих лет и десятилетий. Или не происходит вообще.

Нападение кархародонов, каноэ с голодными людьми, плавучий металлический объект… Что все это означало? Вероятно, стая больших белых охраняла кого-то? Или что-то? Может быть, теперь ЭТО принадлежит мне? (Поостынь, дружок. Съешь сырую рыбку, попей холодной рыбьей крови. А лучше – спи. Спи и увидишь сны правдивее самой жизни…)

Я принял решение во сне.

* * *

(Ох уж эти сны!

Чаще всего мне снится мать. У нее нет лица и нет плоти. Темный силуэт скользит рядом, среди осколков раздробленной луны. Но до него нельзя дотронуться, как нельзя прикоснуться к тени. Это наш совместный бесшумный полет в неописуемом мраке, перемежаемый странными картинами, неясными видениями и смутными пророчествами, – полет краткий или более-менее долгий. Его продолжительность не зависит от моих желаний. Мать находится в каком-то другом слое, нездешние потоки несут ее мимо меня со скоростью моей летаргии. Где-то совсем близко, за тончайшей, но непреодолимой завесой, существует чужой, холодный океан, в котором происходит то, от чего шевелятся волосы у меня на голове и леденеет спина. Там теперь странствует тень матери, совершая вечный путь среди потусторонних руин. Такой же путь, наверное, предстоит и мне… За нею мутящим разум шлейфом тянутся образы; ее сопровождает эфемерный и фантастический рой теней, а наяву в мое сознание проникают только жалкие эпигоны…

Когда мать пытается предупредить меня об опасности, она «показывает» мне Летучего Голландца. Не знаю, что означает второе слово, но встреча с Летучим Голландцем предвещает беду. Должно быть, я неизлечим – ведь он нисколько не пугает меня и лишь завораживает своей призрачной красотой. Есть нечто, гораздо более страшное…

Мать поведала мне о порождениях извращенной цивилизации древних. Они пытались создать жизнь на другой основе – не столь уязвимую и не столь короткую, как жизнь двуногих. Возможно, они знали о грядущей катастрофе и готовились к ней. И хотели спастись любой ценой – даже путем изменения собственной сущности. Но не успели. Последствия оказались непредсказуемыми.

И все-таки древние создали СУЩЕСТВО. Или только зародыш, муляж, модель существа. Они будто населили мертвый дом своими призраками. Ожило ли их создание? Этого тонкого момента я не улавливал. По крайней мере оно могло плодиться, копируя самое себя. Оно было раздроблено и в то же время едино. Размазано в пространстве, но обладало способностью к мгновенному реагированию на внешнее воздействие. Оно хранило в себе генетический материал большинства обитавших на планете существ. Зачем? Неужели до «лучших» времен?…

Его постепенное угасание нельзя было назвать приближением смерти. Скорее это была слишком долгая спячка. Кажется, оно пребывало в пассивном ожидании некоей трансформации, или радикального изменения среды обитания, или перерождения, или наступления «другого сезона». Может быть, оно нуждалось в «пище», «материале», «катализаторе», «возбудителе активности»? Не знаю. Но вот это и пугало меня. Я боялся того часа, когда спящий восстанет из своей плавучей могилы. Или колыбели? Во всяком случае, его пробуждение будет означать конец нашего мира…

Однако, кроме страха, я испытывал еще и жгучее любопытство. Я ловил себя на том, что хотел бы присутствовать при этом… Что же означали образы, посланные из прошлого, как не предупреждение, сигналы «Будь осторожен!!!», «Держись от него подальше!!!»?

Мать часто напоминала мне об этом создании.

Почему-то она называла его Ноем.)

* * *

Но сегодня мне снился кошмар, недавно пережитый наяву. Кархародоны снова шли в атаку. Теперь это были не призраки в мерцающем сознании Лимбо (иногда я проникаю туда как насильник в дом невинности и тогда сам кажусь себе призраком); теперь это были МОИ затаенные страхи, счета, предъявленные к оплате в самый неподходящий момент, ловушки, которые живое существо ставит самому себе, когда все другие препятствия уже пройдены…