– А запасы вы разве не делали? – невинно спросила бабка.

Ирка смекнула, что вопрос с подначкой. Раз Мелании про них Арина покойная рассказывала, значит, про завоз груза в лес тоже толковала. Витька таился, как мог, но пару раз они все же засветились. И хорошо, если только пару раз.

– Делали запасы. Только тут ведь дело в том, что у нас все долгоиграющее и рассчитано на двоих. Консервы слопать вдвадцатером – штука нехитрая. Только дальше как быть? Останется друг друга жрать.

– И семян нет никаких? – все так же незаинтересованно спросила бабка.

– Как же без семян. Есть семена. Только огород вести – дело непростое, сами знаете.

– Знаю, – спокойно кивнула старуха.

– Ну вот… И корячиться для того, чтоб прокормить не пойми кого, совсем интереса мало. Сожрем совместно наши запасы, и что дальше? – Ирка говорила, подбирая слова, словно по льду шла, но твердо решила гнуть свою линию и свои интересы отстаивать без экивоков.

– А давайте в баньку, а? – не в тему возникла Вера.

– Так мы же ничего не решили?

– Сегодня уже все равно похлебку для сотрудников сварили, так? – Вера глянула на старуху.

Та кивнула.

– Значит, можем наконец помыться. А после бани и решать уже легче будет. Я считаю, – закончила речь Вера и мило улыбнулась.

Тайм-аут вполне устраивал Ирку.

Что-то сегодня нам не везет с транспортом. То ли штабные что напутали, то ли так сложилось, но, явившись на пирс, мы долго не могли узнать, что, собственно, отчалит в Стрельну. Пока Ильяс бегал уточнял (ну, бегал – сильно сказано, очень уж он себя уважает, чтоб бегать, ходит так, несколько быстрее, чем обычно), мы расселись на каких-то ящиках и садовых скамейках, поставленных тут явно совсем недавно.

Очень кстати вылезло солнышко, даже вроде как и пригревает.

Вместе с нами набралось три десятка человек да гора грузов.

Ильяс намекнул, что опять мы участвуем в какой-то хитромудрой операции коммерческого толка. На что он нас подписал – неясно, но хитрая рожа его прямо светилось гордостью. Ладно, поживем – увидим. Мне по-любому охота с братцем повидаться. Может, что и сообразим: как добраться до родителей и как доставить их сюда. Иллюзий у меня нет, я прекрасно понимаю, что лафы нам осталось ненадолго, еще апрель месяц – и все. Май, зелень, тепло, дождики, и, судя по тому, что установила Валентина Кабанова, зомби оживятся и станут гораздо опаснее. Тем более летом. Надо думать, что можно сделать. Пока успел убедиться – на автомобиле не проскочить. Есть задумка по воде. Но для этого надо заручиться поддержкой и помощью, потому придется стараться и дальше. Лишь бы не пошло все прахом. Прикажут сидеть в Петропавловке или больнице – и всех дел. Послать начальство подальше, конечно, можно и удрать, но очень бы не хотелось рубить все связи и наработки.

Я уже говорил Николаичу про эту свою проблему, но вроде бы он не преуспел в ее решении. Правда, речь шла о том, что две недели мы всяко колотимся на спасательных операциях, но ведь уже время-то и подходит…

Сидящие рядом парни-санинструктора слушают Павла Александровича, который ловко отвертелся от писанины отчета и вместе с парой мужиков штатского вида из группы обеспечения улизнул для поездки на завод. Тут оказалось, что мальчишки сцепились языками на тему военной истории, что меня сильно удивляет. Впрочем, более приличный для мужской компании разговор о бабах не заладился – пуганые санинструктора с того момента, как оказалось, что их хвастливые побрехушки подслушала отдыхавшая за тонкой стенкой смена медсестричек.

Теперь, после такого позора, когда старшая медсестра прилюдно выдала им листок с расчетами, по которым у хвастунов оказалось не менее стакана спермы в каждом яичке, мальчики попугиваются попасть опять же в такое положение. Мне даже кажется, что они на завод решили отправиться с куда большей охотой, чем могло бы показаться. Незадолго до отправки группы произошла очередная стычка Фетюка с майором-танкистом, чуть до потасовки не дошло. Теперь санинструктора втянули в спор тишайшего Павла Александровича, пребывавшего в некоторой грусти – очень близко к сердцу принял поломку в ходе зачистки госпиталя нескольких экспонатов.

Я прослушал, с чего там началось, но спор притих, потому голос музейного работника слышен отчетливо. Да тут и шумов мало – чайки орут да водичка плещется…

– Запала в память история про зачуханного, измотанного до предела пожилого пехотинца-пулеметчика, который добрался до сельца, откуда наши уже утекали… Отступление, немцы на пятках сидят, пора уходить. А тут в сельцо дочапал запыленный мужичок с пулеметом. И сам еле можахом, с трудом ноги волочит и пулемет с помятым кожухом и гнутым щитком, и всех личных вещей у солдата – короб с пулеметной лентой, даже сидора за плечами нет. Все суетятся, поспешают, уходят, а он как сел, так и сидит совершенно безразлично. Видно – не жилец. Кто повоевал, это уже сразу видел. Словно как на лице обреченного это проявлялось. От немцев удалось оторваться. И почему-то не преследовали. Ночью разведка пробралась посмотреть, что да как, почему немцы отстали. Громко сказано – разведка, пара мальчишек-сорвиголов. Выходило по наблюдению, что у немцев в этом сельце что-то сильно не срослось. Оказалось, тот солдат лег в бурьян у обочины и сколько было патронов – с пол-ленты – влепил в шедшую строем немецкую пехотную роту. Боевое охранение и авангард его проглядели, кто ж мог подумать, что это не хлам, обильно валяющийся на обочине дорог, где войска отступали. Пулеметчик же не окопался, ничем себя не проявил. А он пропустил боевое охранение, дождался, когда тело роты мерным походным маршем вошло на площадь этого сельца и с кинжальной дистанции по густой колонне… И промахнуться тут было невозможно, и немцы, хоть и были опытными вояками, а не ожидали такого. Да и втягивается человек в марш, работает ногами как автомат, потеряли они несколько смертельных для себя секунд. Жизни у пулеметчика оставалось совсем чуть-чуть, хватило только на одну длинную очередь, потом опомнившиеся уцелевшие немцы закидали его гранатами, а так как он еще шевелился, долго били штыками, не замечая в остервенении от пережитого страха, что перемазались в его крови сами и оружие перепачкали.

– А я читал, что немцы к героям относились с уважением и хоронили их с почетом, – замечает худенький очкастый санинструктор.

Павел Александрович поворачивается к нему:

– Приказ «Касательно погребения павших или погибших военнослужащих вооруженных сил противника» Верховное командование вермахта Az. 29 k AWA/W Allg (II) прямо запрещал германским военнослужащим оказывать какие бы то ни было почести погибшим военнослужащим из РККА. Категорически и без возможности иного толкования. Для остальных врагов рейха допускались почести, для красноармейцев – нет. Так что известные случаи похорон с почестями погибших наших воинов – прямое нарушение приказа ОКВ и личная инициатива конкретных командиров вермахта. Чистая самодеятельность. И надо отметить, запреты на похороны вообще куда чаще встречались.