Царская Россия, безусловно, развивалась, и её доля в мировом промышленном производстве выросла с 3,4 % в 1885 году до 5,3 % в 1913 году — по данным, впрочем, иностранной статистики. Однако росла и доля иностранного участия в российской экономике. Она входила в мировую систему разделения труда, но — как экономика второго сорта, сырьевая, по преимуществу, экономика..

Летом 1913 года председатель синдикальной палаты парижских биржевых маклеров М. Вернайль, приехав в Петербург для выяснения условий предоставления России очередного займа, предсказывал неизбежный и колоссальный подъём российской промышленности в течение ближайших 30 лет.

О том же писал французский экономический обозреватель Э. Тэри, книгой которого «Россия в 1914 году. Экономический обзор» сегодня размахивают антисоветчики. Тэри заявлял: «Если у большинства европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912-м и 1950 годами, как они шли между 1900-м и 1912-м, то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении».

Профессор Берлинской сельскохозяйственной академии Аухаген писал в 1914 году о «вероятном успехе предпринятого правительством дела…» и считал, что «ещё 25 лет мира и 25 лет землеустройства — тогда Россия сделается другой страной».

Однако заверения, например, Аухагена были направлены к тому, что России не к чему-де воевать с Германией, вернее пахать землю. Профессор был здесь прав, но его прогноз вряд ли можно считать объективным, как и прогнозы французских аналитиков, — делая комплименты и авансы России, они преследовали свои цели. Реально же было предполагать, что капиталистическое развитие России, безусловно, улучшит её экономическое положение и обеспечит социальное и культурное развитие, однако абсолютно не в той степени, в какой это было необходимо для обеспечения подлинного суверенитета, не говоря уже о положении широких народных масс.

12 июля 1914 года Совет Съездов представителей промышленности и торговли представил царскому правительству докладную записку о мерах к развитию производительных сил России и улучшению торгового баланса, где давалась картина «экономического подъёма как под влиянием урожая двух лет подряд, так и вследствие начавшихся в этих годах громадных правительственных ассигновок на флот, на военные потребности, на портостроительство, на шлюзование некоторых рек, постройку элеваторов и на усиление железнодорожного строительства…». Однако внимательный взгляд легко увидит в этом перечне перспективу по-прежнему сырьевой привязки к мировой экономике российского экспорта и по-прежнему второсортности российской экономики, ибо об «увеличении машиностроения» в записке говорилось лишь мельком. К тому же записка признавала, что «период экономического подъёма сопровождается нарушением торгового баланса, делая его пассивным, по причине возрастания ввоза иностранных произведений, при невозможности удовлетворить внутренний спрос продуктами отечественной, хотя и развивающейся промышленности».

Всё это позволяет уверенно говорить, что даже после «25 лет мира» несоветская, не ленинская Россия и близко не была бы той великой динамично и в интересах народа развивающейся, полностью суверенной державой, которой она стала реально к концу 1930-х годов, после четырёх лет изнурительной империалистической войны и трёх лет изнурительной освободительной войны с иностранными оккупантами, действовавшими когда напрямую интервенцией, а когда — руками «белых» марионеточных генералов…

Результаты деятельности реальной царской администрации к 1917 году были очевидными: развал экономики, развал управления, социальная разбалансировка в силу всё более очевидного антагонизма политики царского режима и интересов народа. Царизм не мог и не смог решить возникшие проблемы. Это очевидный исторический факт, ибо царизм рухнул.

Результаты деятельности реальной «временной» буржуазной администрации с весны до осени 1917 года тоже были очевидными: ещё больший развал экономики, окончательный развал управления и угрожающая национальной катастрофой социальная разбалансировка в силу выявившегося антагонизма политики буржуазного «временного» режима и интересов народа. «Временные» не могли и не смогли решить возникшие проблемы. Это очевидный исторический факт, ибо и Временное правительство рухнуло.

В ПРИНЦИПЕ, царь мог бы сохранить в 1917 году свою власть — если бы действовал умно. Буржуазные «верхи» тоже могли не только ухватить в 1917 году власть, но и удержать её, — если бы они действовали умно! Могли получить власть и соглашательские «социалистические» партии и этим сгладить нарастающие проблемы В написанной весной 1920 года и опубликованной в июне 1920 года работе «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» Ленин напоминал: «Мы говорили меньшевикам и эсерам (весной и летом 1917 года. — С. К.): берите всю власть без буржуазии, ибо у вас большинство в Советах (на I Всероссийском съезде Советов большевики имели в июне 1917 года всего 13 % голосов)…»[223]. Однако «социалисты» показали себя просто сусликами от политики.

1 марта 1920 года Ленин выступал на I Всероссийском съезде трудовых казаков и, риторически обращаясь к эсерам и меньшевикам, в зале, естественно, отсутствовавшим, сказал:

— Разве с февраля до октября 1917 года вы не были у власти вместе с Керенским, когда вам помогали все кадеты, вся Антанта, все самые богатые страны мира? Тогда вашей программой было социальное преобразование без гражданской войны. Нашёлся ли бы на свете хоть один дурак, который пошёл бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу? Почему вы этого не сделали? Потому что ваша программа была пустой программой, была вздорным мечтанием. Потому что нельзя сговориться с капиталистами и мирно их себе подчинить, особенно после четырёхлетней империалистической войны…[224]

Это было сказано наповал, в лоб! Причём то, что было сказано Лениным в адрес «социалистических» партий, было верно и по адресу вообще всего истеблишмента царской России во главе с царём Николаем и буржуазного истеблишмента «временной» России во главе с Рябушинскими, Гучковыми, Лианозовыми, Милюковыми и Терещенками… Начать широкую социальную реформу не захотел и не смог ни царизм, ни его «временный» буржуазный выкидыш. Все они шли и жили против народа, а не с народом.

С народом был Ленин.

С 6-го по 8 марта 1918 года ещё в Петрограде, в Таврическом дворце проходил VII экстренный съезд РСДРП(б) по вопросу об одобрении вынужденного Брестского мира с Германией.

Ленин выступал на съезде несколько раз и там, между прочим, использовав удачное сравнение выступавшего Рязанова, заявил, что, подписав «похабный» мир, он уступил пространство, чтобы выиграть время. Очень точная и ёмкая формулировка сути Брестского мира.

И тогда же Ленин произнёс следующие слова, лишний раз аттестующие его как глубоко русского патриота:

— Последняя война дала горькую, мучительную, но серьёзную науку русскому народу — организовываться, дисциплинироваться, подчиняться, создавать такую дисциплину, чтобы она была образцом. Учитесь у немца его дисциплине, иначе мы — погибший народ и вечно будем лежать в рабстве… Когда наступит пора обновления, то все почувствуют это, увидят, что русский человек не дурак… Надо уметь работать на новом пути…[225]