Иффиш увидел коробки с бижутерией. Йохан, кажется, для чего-то решил устроить ревизию хоть сколько-нибудь ценных вещей.

– По-хорошему – давно бы вырубить уже весь лес да по морю его отправлять на продажу, – как заведённый, тарахтел тот. – А на освободившееся место – или новые посевы, а лучше фабрику современную. Вот тогда заживём.

Среди прочих коробок, заслонённое газетой, лежало красивое ожерелье, инкрустированное камешками красной яшмы. Точно той яшмы, осколок которой Иффиш обнаружил на месте преступления.

Йохан проследил его взгляд.

– Всё-таки отвалилось что-то, да? – разочарованно буркнул он.

– Чёрт возьми, чувак, – не менее разочарованно проворчал Иффиш в ответ, поняв, что к чему. – Я тут столько заливал про любящего отца…

– Даже хорошо, что это ты, чужеземец, – констатировал Йохан, закрывая могучим торсом выход из кухни. Иффиш понял, что он специально завёл его как можно глубже в дом. – Никто не станет искать, – он был на голову выше и значительно шире в плечах, чем худой птицеобразный путник, – оттого и говорил с полной уверенностью. – Облегчи задачу и не заставляй пытать – тебя кто по пути сюда видал?

– Разве что псина соседская, – спокойно пожал плечами Иффиш. – Все спят. А ты тогда расскажи, чего жену угрохал.

– Дурь несла всякую про маахисов, – процедил сквозь зубы Йохан, вытягивая из ящика для столовых приборов здоровенный разделочный нож. – Я ей это ожерелье на свадьбу дарил. Бог знает сколько за него горбатился, но денег собрал и подарил. А эта дура, представляешь, решила его маахисам на поклон отнести! Ожерелье, которое я кровью и потом зарабатывал, – лесным тварям из сказок! – Его глаза покраснели и налились прожилками. Высокий звонкий голос сделался шипящим. – Я как увидел, что ожерелья нет, сразу всё просёк. Поймал её у кедровника – вместе с Аной к Старому Вязу шла. Там и удавил сволочь.

– Ну конечно, – поморщился Иффиш. – Видно, ручонкам силы не хватило?

– Много ты понимаешь, – огрызнулся Йохан. – Как придушил, ну, думаю, теперь следы надо замести. Поблизости окрест никого. Раз все такие повернутые на маахисах – ну, так на них и свалим. Переодел змею, гляжу – в себя приходит. Тогда уж наверняка её камнем по башке успокоил, – он рассказывал с удовольствием. Ненависть, клокочущая в нём, требовала быть поведанной, услышанной. – А потом кто-то на подходе замаячил, я Ану в реку выкинул – и наутёк.

– Болван, – покачал головой Иффиш. – Подчас женщины жестоки. Но в этом случае мог бы просто развестись.

– Она это заслужила.

– Мне кажется, ты был в отчаянии. Оказался не в состоянии обеспечить семью. Они стали тебе в тягость. А повод и сам подвернулся. Поверь, мне известно, каково это – оправдывать ужасные поступки.

– Она это заслужила, – упорно повторил Йохан. – Да и какая разница? Кроме тебя, всё равно никто не узнает. Ну что, приступим? – Он затянулся из дымящей трубки и выставил нож на изготовку.

– Пожалуй, – согласился Иффиш и подмигнул. Уголёк в трубке вспыхнул, опалив Йохану лицо и волосы. С криком тот выронил оружие, а пламенный хлыст оплёл ему колени, прожигая штаны и кожу, и повалил на пол.

Сдавленно постанывая, Йохан отполз на четвереньках в угол комнаты. Запахло горелой плотью. На голове у него с тихим шипением тлели ожоги.

– Кто ты такой? – мямлил он, боясь оторвать взгляд от пола.

Иффиш медленными шагами сокращал расстояние.

– Прости, – безразлично сказал он. – Сегодня тебе придётся стать моей отдушиной. Почти так же, как жена с ребёнком стали твоей отдушиной жизненных неудач.

– Не подходи… – пискляво всхлипывал Йохан. – Не надо…

Иффиш прикинул, под каким углом он не зацепит с первого раза детскую, потом раздул тлеющие ожоги на черепушке Йохана и заставил его поднять взгляд.

– Пощади! – заверещал Йохан, дёргаясь, как муха, насаженная на нагретую иглу.

Иффиш распахнул крылья. Деревянные стены проломило, прожгло потолок, мебель разметало в тлеющие щепки. Чудовищная фигура, тёмная, как уголь, и раскалённая, испещрённая огненными росчерками, как вулканическое зарево, отразилась в беспомощных зрачках Йохана.

Дом вспыхнул, как июньский пух. Пламя голодно, жестоко пожирало его. Оно окрасило в алый предутренние сумерки. Сонные люди, услышав треск и буйство пожара, только выползали из домов и не успели увидеть, как огненная стена раздвигается, образуя коридор, в который уходит сутулый человек с корзиной в руках.

* * *

Серая мгла клочьями крыла поля и лес. Небо на востоке светлело. Иффиш торопливо брёл к Старому Вязу. Малышка в люльке зевала, понемногу приходя в себя.

Он не был уверен, что поступает правильно. Но также он знал, что людская деревня в кризисе, и лишний рот, отданный в чью-либо семью, станет в тягость. Обещанная награда сгорела вместе с родным домом Аны.

Когда Иффиш добрёл до основания Старого Вяза, девочка уже совсем раскапризничалась, плакала и просила внимания. Он взял корзинку двумя руками и, укачивая малышку, взгромоздился на каменную плиту. «Гейерт, Гейерт, Гейерт», – прозвучало почти как колыбельная.

Ночь Самайна истекала. На последних её крупицах, среди заиндевевшей листвы, из земли возник серокожий карлик с длиннющим носом и вытянутым, как крюк, подбородком. Он с удивлением воззрился на Иффиша и малышку.

– Отныне это дитя будет под опекой тебя, твоей семьи и твоего племени, – сказал Иффиш, протягивая ему корзинку. – Готов ли ты принять такую ответственность?

– Самхейм… – прошептал маахис. – Но почему? Почему ты передумал?

– Готов или нет? – повторил Иффиш.

– Да, – глухо ответил Гейерт и принял люльку короткими ручонками. – Ну будет, будет, – тут же зашептал он, успокаивая Ану. Его голос звучал мерно, как мелодия.

– Но у неё должен быть выбор, когда станет старше, – продолжал Иффиш. Иней таял на травяных стебельках вокруг и, кипя, испарялся. В рассветных лучах проступили очертания дымных крыльев. – Оставить в прошлом всё, во что она верит, или нет. А до того – никакой «истинной пищи маахисов». Я спас твою жизнь, и, раз уж вы так любите древние обычаи, она теперь принадлежит мне. Я заберу её без колебаний, если узнаю, что ты меня обманул, – угольные глаза впились в карлика.

– Я клянусь тебе, сын Суртура, – прошептал Гейерт, обливаясь потом. – У неё будет выбор.

Когда взошло холодное ноябрьское солнце, на том месте уже никого не было. Шумело море, Старый Вяз кряхтел ветвями. Камень подле него покрылся копотью и сажей. Трава вокруг камня иссохла и дымилась. А на запад, к горной гряде, вела тающая с рассветом цепочка человечьих следов.

Кое-что о маге

Михаил Рощин (aka HEADfield)

Короткая летняя ночь обманчиво затихла, но маг знал, что опасность была намного ближе, чем кажется.

Он всматривался в пламя