Когда я оглянулся, девочка улыбалась. Это придало мне уверенности.

– У него жили две кошки, – продолжил я. – Породистые, сиамские… У которых шерсть растет там, где не надо, а где надо, не растет. И он научил их прыгать на него. Когда возвращался с работы домой, разворачивалась настоящая баталия… – Я замахал руками и упал на траву. – Как-то раз кошка вцепилась ему в горло, он схватил ее за хвост и шмякнул об пол.

– Он ударил кошку?

Если я и растерялся, то на долю секунды. Сообразил, что стоит мне прервать спектакль и воскликнуть: «Боже, ты умеешь говорить!», как она отставит чашку и бросится в лес. Поэтому я сделал вид, что ничего не произошло.

– Может, и не ударил, но вступил с ней в борьбу, – объяснил я, изображая, как берут кошку за загривок и отбрасывают в сторону, как это делает, например, Гомер Симпсон с Бартом, когда тот его доводит.

– Иногда он приходил на работу весь исцарапанный и в пластырях. А когда коллеги спрашивали, что случилось, качал головой: «Видели бы вы кошку!» Не знаю, правда или нет, но говорили, одна его кошка ходила с гипсом на лапе и хвосте.

Арне и девочка расхохотались. Она улыбалась, пока я поднимался с лужайки, отряхивался и возвращался за стол, но опять вздрогнула, когда я садился. Потом отставила чашку и, не сказав больше ни слова, исчезла за деревьями.

– По крайней мере, она выпила кофе, – заметил Арне, собирая посуду. – Кто она?

– Не знаю. Появляется здесь время от времени, смотрит и молчит.

Мы проговорили еще час, прежде чем Арне вспомнил о нашем «экзекуторе»: что о нем слышно?

– Ничего, – пожал плечами я. – Затаился, похоже.

– А эта, как ее… Монссон что говорит?

– Эва Монссон? – переспросил я. – Ничего. Полицию Мальмё больше волнует проблема нелегального оружия и организованной преступности. Похоже, это дело государственной важности, на него пустили все ресурсы.

– Гангстеры сейчас везде, не только в Мальмё, – махнул рукой Арне. – В школах рэкет, подростки торгуют наркотиками, как бывалые мафиози. А теперь еще эти… как их… «Рыцари тьмы»…

– Мне кажется, у подобных типов есть свои поклонники.

– Конечно, они ведь мафия! Совсем как в США.

Арне вздохнул. Мы спустились в гавань, где я с искренним восхищением осмотрел его «дуэтт».

– Когда я в первый раз к тебе ехал, встретил на дороге квадроцикл, – вспомнил я.

– Квадроцикл?

– Да, в нем как впаянные сидели двое здоровенных мужиков, Мне сказали, что это Бенгтссоны, отец и сын. Есть еще Джонни, он водит «мустанг» с открытым верхом.

– Я знаю, кто такой Джонни Бенгтссон, – ответил Арне. – Еще тот был мальчик, доставил полиции кучу неприятностей. Но Йоте – тот, которого ты навещал в Хёкёпинге, – умел с ним ладить.

– Йоте забыть невозможно… А что тебе известно о Бенгтссонах?

– Не так много, но, если надо, наведу справки. Джонни, говорят, до сих пор не в ладах с законом.

– А у другого, Билла кажется, не все дома? – спросил я.

– Девяностопятипроцентник – так говорили в наше время, – кивнул Арне.

На обратном пути к дому мы встретили Андрюса Сискаускаса с двумя «мальчиками». Похоже, они твердо решили построить рыбный домик.

– Поговорим позже, нам надо в Хельсингфорс, – по-деловому отмахнулся от нас Андрюс.

Все трое сели в автофургон и помахали нам на прощание.

– Давно не встречал такой прически, – заметил Арне. – Как у хоккеиста, да?

Он замолчал.

– Значит, им нужно в Хельсингфорс… – повторил Арне спустя некоторое время.

Дома, август

Вернувшись из Копенгагена, он долго не мог заснуть, и это было странно.

Полночи беспокойно бродил по дому, нервничал. Хорошо, что удалось купить чипсов из свиной шкурки, две упаковки еще оставалось, но он не чувствовал того удовлетворения, которое обычно наступало после удачного свидания.

Ее ребра оказались жесткими и приятными на ощупь. Она заслужила чаевые, без вопросов.

Он вышел во двор, закурил сигару и поднял глаза к звездному небу.

Тишина.

Такая, что болят уши.

Он слышал, как сворачиваются, превращаясь в пепел, кусочки табачного листа.

Он ушел в сарай. Вероятно, большой дом стоит продать и переселиться сюда. Маленькая полька несколько раз оставалась здесь ночевать.

А может, лучше уехать? Уж очень много внимания уделяет ему полиция Сольвикена в последнее время.

Он хорошо помнил случай в Далласе, после которого избегал появляться в Техасе.

В тот день он вызвал эскорт-даму по телефону, пока остальные участники конференции коротали вечер в баре. Она пришла к нему в номер, но отказалась выполнить обещанное. Тогда он засунул ей в рот кусок полотенца, включил телевизор на полную громкость, перегнул ее через колено и всыпал ремнем по первое число.

Через час явились двое полицейских.

Еще через полчаса – детектив Гонсалес, мексиканец, как и шлюха.

А через два часа подошел адвокат.

Дело решили миром. Он заплатил пострадавшей, Гонсалесу, и все стихло. Его защитник оказался человеком влиятельным.

Все остались довольны, кроме шлюхи, которая еще несколько дней не могла сидеть. Он уверен, она до сих пор его не забыла. Даже в этой истории были свои радостные моменты.

Но не стоит испытывать судьбу дважды.

Время летит быстро. Надо торопиться, он понимал.

Не сказать, что он начинал с нуля, в его распоряжении был автофургон.

Еще подростком он помогал некоему Бертилу Мортенссону из Альстада, который занимался грузоперевозками. Бертил был вдовец, собственными детьми обзавестись не успел.

Он никогда не спрашивал, от чего умерла жена Мортенссона. Тот тоже не интересовался его семьей, но привязался к нему, помог сделать водительские права.

Он возил разное: щебенку, камень, гальку из карьера в Дальби, что неподалеку от Лунда. Его клиентами были строительные компании, подрядчики, частные лица.

Поначалу разъезжал на велосипеде по разным поручениям, но как-то на праздники Мортенссон предоставил в его распоряжение автофургон, «чтоб дело шло веселее». Старик понятия не имел, как юный помощник воспользуется подарком.

Мортенссон посоветовал ему приобрести собственный транспорт, ссудил деньгами, помог сделать первый взнос. До поры, конечно, собственником машины значился хозяин, но по сути она находилась в его полном распоряжении. Разве важно, кому принадлежит кресло, в котором парикмахер стрижет клиентов?