– Первая пощечина за твое обращение со мной в замке, а вторая за то, что ты на земле князя напал на меня из засады, крысеныш, – дерзко проговорил Боэмунд ему в лицо. – Жалкий трус, ничтожество, свинячье отродье!

Мадленка метнула взгляд на Анджелику: та вжалась спиной в спинку кресла и вцепилась руками в подлокотники в форме лежащих львов. Губы ее посерели, она не могла оторвать взгляда от лица крестоносца.

– Прекратить! – снова рявкнул пан Кондрат. – Князь Доминик, что здесь происходит?

– Вы и сами видите, – ответил за князя епископ. – Это не тот человек, что выходил на поле сражаться за панну Соболевскую. Он осквернил божий суд. Я приказываю…

Боэмунд рассмеялся ему в лицо.

– Молчать, жалкий поп! Лучше расскажи, как твой подручный Сильвестр подкупил несчастного Франтишека, чтобы он сразу же сдался Доброславу и не сопротивлялся ему. Ну? Что, смелости не хватает признаться в собственной подлости?

– Ложь! – завизжал епископ, багровея.

– Трое монахов вместе со мной слышали предсмертные слова Франтишека, – угрожающе произнес Боэмунд. – Именно ты осквернил божий суд, а не я!

Епископ из красного сделался белым и оглянулся на своего хозяина, ища у него поддержки, но князь Доминик сделал вид, что не замечает его умоляющего взгляда.

– Если это правда, – спокойно заговорил представитель короля, – то вам, епископ Флориан, придется отвечать за такое неслыханное самоуправство. Божий суд – не потешная игра!

Анджелика замерла на месте, судорожно прикусив палец. Но Боэмунд даже не смотрел на нее.

– Тебе нечего было там делать, ты не монах! – крикнул ему Август.

– Еще как монах, сын мой, – глумливо отозвался Боэмунд. – Хочешь, окрещу тебя твоей же кровью?

Он сделал молниеносное движение острием клинка, и Август поспешно отскочил, хватаясь за рукоять своего меча.

– Значит, вы тот самый Боэмунд фон Мейссен, о котором я столько слышал… – вновь заговорил пан Кондрат. – То, что вы нам сообщили, очень любопытно, но я надеюсь, вы понимаете, что, несмотря на это, вы не имели права подменять бойца.

– Уже не имеет значения, – отозвался Боэмунд хладнокровно. – Князь и епископ поклялись при вас, что больше не тронут девушку. Впрочем, она все равно здесь ни при чем. Настоятельницу и княгиню Гизелу убил я.

Анджелика как-то сдавленно всхлипнула, но сдержалась. Князь Доминик метнул на нее недобрый взгляд. У Мадленки же было такое ощущение, что на нее обрушилось небо.

– Что ж, тогда другое дело, – медленно промолвил пан Кондрат. – И, если вы, доблестный рыцарь, сказали правду, то я должен предупредить вас: ваша участь будет весьма печальна, учитывая некоторые предыдущие ваши деяния.

– Он лжет! – завопил Август. – Он в сговоре с ней!

Боэмунд посмотрел на него с безграничным презрением, извлек из-за пазухи бирюзовые четки настоятельницы и бросил их ему в лицо. Четки упали в траву.

– Какое-то безумие… – прошептала Анджелика.

Август поглядел на крестоносца, опустился на одно колено и подобрал нитку с бусинами. Когда он заговорил, голос его был тихим и каким-то зябким.

– Да, это четки крестной.

Мадленка судорожно сглотнула. Епископ, казалось, не верил своим ушам. Князь Доминик скрестил руки на груди и спокойно наблюдал за происходящим, словно оно не касалось его.

– Каюсь, – спокойно сказал Боэмунд, – я никого не хотел убивать, но меня предупредили, что на меня могут напасть неожиданно, когда я буду везти выкуп за брата Филибера де Ланже. Увы, я принял вооруженный отряд, сопровождавший почтенную мать Евлалию, за воров. Потом выяснилось, что я был не прав, но было уже слишком поздно что-либо менять. К моему глубочайшему сожалению, я так увлекся, что упустил настоящего вора – князя Августа, здесь присутствующего.

– Ложь, – пробормотал Август. – Я понятия не имел, что вы везете выкуп.

– Однако же прибрал его к рукам, – закончил за него Боэмунд. – Ну а со вторым делом получилось и того проще. Самозванка, жена какого-то жалкого жонглера, воспылала ко мне неземной страстью, до которой мне не было никакого дела. Из ревности она тайно следовала за мной и увидела нашу расправу с караваном. Что мне было делать? Пришлось одеться нищим, проникнуть сюда и убить ее. Жаль, что твоя мать меня увидела, пришлось и ее отправить к праотцам.

«Ты лжешь, – думала, глядя на синеглазого, Мадленка. – Но зачем ты возводишь на себя напраслину? Господи, какой ужас!»

– Мерзавец! – простонал Август. – Боже, какой мерзавец! Дядя, зачем мы слушаем его? Он достоин только смерти!

– Постойте, – сказал пан Кондрат. – Но княгиня была убита кинжалом, находившимся у другого человека. Как ты это объяснишь, рыцарь?

– У меня было два таких кинжала, ваша милость, – отчеканил рыцарь. – Когда я убил княгиню, неподалеку появился рыжий юноша, которого я видел раньше и который бросил меня умирать. Я не знал, кто он на самом деле. Мне просто подумалось, будет забавно, если его заподозрят в убийстве. Я оглушил его, забрал мой кинжал и унес с собой. Вот он.

И Боэмунд протянул пану Кондрату мизерикордию, и правда как две капли воды схожую с той, которой были убиты самозванка и княгиня Гизела.

– Потом я узнал, что это вовсе не юноша. Я проник в замок, чтобы убедиться, но меня схватили. Князь Август Яворский, здесь присутствующий, нанес мне тяжкое оскорбление, подняв на меня руку. Тогда я стерпел, ибо бог велел нам прощать, но решил, что все-таки отвечу ему тем же. И вот я здесь.

– Зачем ты убил Доброслава? – спросил князь Доминик.

– Я лишь поквитался с ним за ту стрелу, которую он всадил в меня в лесу. Ничего, кроме смерти, он не заслуживал.

– Какой негодяй, – потерянно повторял Август. – Боже, покарай его! Бедный Доброслав, упокой, господи, его душу, не было на всем свете слуги вернее его!

– Вы, рыцарь, удивительный человек, – с расстановкой проговорил пан Кондрат. – Большинство людей, обвиненных в преступлении, всячески изворачиваются и отрицают свою вину, а вы, напротив, словно гордитесь ею. Более того, вы, как я понял, по собственному почину явились сюда, хотя раньше отнюдь не торопились с признанием. Не кажется ли вам, что такое ваше поведение наводит на определенные размышления?

– Я не жалею ни о чем из того, что мне пришлось совершить в жизни, – спокойно ответил Боэмунд. – Что же до причин того, почему я поступил так, а не иначе… Думаю, князь Август подтвердит, что мне нечего терять. И князь Доминик тоже. Все они были там и видели то, что я так долго скрывал. А теперь – делайте со мной что хотите, мне все равно.

Пан Кондрат обернулся к князю Диковскому, и тот, наклонившись к нему, шепнул несколько слов на ухо. Пан Кондрат нахмурился.

– Ах, вот оно что… У меня больше нет вопросов.

– Сын мой, – вмешался епископ, – если ты говоришь правду, то грехи твои ужасны. Но если ты хочешь своей ложью обелить кого-то…