Раздались смех и горианские аплодисменты. Друзья поздравляли Каллиодороса с удачей и вознаграждали меня за щедрость. Затем мы снова сели. Подарок, обнаженная и одетая в ошейник рабыня, очаровательно свернулась возле Каллиодороса, трогая руками его колено.

— Пришло время, — рассмеялся Тасдрон, — и мне добавить кое-что в этот вечер.

Озадаченная Пегги посмотрела на него.

— На ноги, рабыня, — скомандовал он, — и ступай на изразцы.

Пегги послушно выполнила приказ. И вот она стояла, напуганная, в короткой белой тунике. Она не имела представления, что от нее потребуется. Она думала, что ее привели на ужин просто сопровождать Тасдрона, ее хозяина.

— Раздевайся, — приказал Тасдрон.

Быстро, не задавая вопросов, осознавая себя горианской девушкой-рабыней, Пегги развязала тунику и сдернула ее с плеч. Она стала пунцово-красной. Ее заставили обнажиться в присутствии других, перед мужчиной, которого она любила.

— Рабыня, — обратился к ней Тасдрон.

— Да, господин, — ответила она.

— В таверне, — сказал он, — ты видела различные танцы, не так ли?

— Да, мой господин, — проговорила она.

— Ты видела среди них, не правда ли, — продолжал он, — танец Са-иила?

— Да, господин, — прошептала она, бледнея.

— Танцуй его, — сказал он.

— Я не танцовщица!

— Команда должна быть повторена?

— Нет, мой господин, — вскрикнула она и грациозно подняла руки над головой.

— Отлично! — сказал Глико.

Какой красивой была Пегги и какой испуганной! Тасдрон поднял руку.

Са-иила является одним из самых трогательных, глубоко ритмичных и эротичных танцев рабыни на Горе. Он принадлежит, в общем, к типу танцев, обычно известных как «Соблазняющие танцы» страдающей без любви девушки-рабыни. Главной темой этого танца, безусловно, является попытка со стороны заброшенной рабыни привлечь к себе внимание господина.

Тасдрон дал знак музыкантам. И тогда Пегги начала танцевать.

Я помнил ее с давних пор, с Земли. Она работала гардеробщицей в ресторане. Тогда она носила черную ленту в светлых волосах, белую шелковую блузку с длинными рукавами, черные колготки в сеточку и черную мини-юбку. У нее были красивые длинные ноги. Она была очень привлекательная. Понятно, что она могла привлечь случайное внимание горианского работорговца.

— Я думал, она не танцовщица, — сказал Глико.

— Я никогда не воспринимал ее как танцовщицу, — сказал удивленный Тасдрон. — Я никогда не использовал ее как танцовщицу.

Теперь бывшая Пегги Бакстер с Земли, обнаженная и в стальном ошейнике ее хозяина, Тасдрона из Виктории, танцевала перед нами в качестве горианской девушки-рабыни.

Я отхлебнул турианского ликера. Я чувствовал очаровательную, маленькую, темноволосую рабыню, стоящую на коленях совсем близко от меня, слева за мной. Она положила ладонь на мою левую руку.

Я смаковал ликер и наблюдал танец рабыни. И я улыбался, ощущая учащенное дыхание маленькой рабыни рядом со мной.

— Такие движения, конечно, — говорил Глико, — инстинктивны в женщине.

— Да, — согласился Тасдрон.

— О, — выдохнула маленькая рабыня рядом со мной, — о!

Я улыбнулся. Я понял, что она еще не видела танец женщины-рабыни.

Са-иила, обычно исполняемая в обнаженном виде, как будто низкой рабыней, и девушкой, свободной от всех помех, кроме ее ошейника, считается одним из наиболее сильных танцев рабыни на Горе. Он исполняется по-разному, но вариации, практикуемые в приречных городах и, в общем, в бассейне реки Воск, по моему мнению, одни из красивейших. К лучшему или худшему, но в горианском танце рабыни нет или почти нет стандартов. Танцы могут различаться от города к городу, от поселения к поселению и даже от таверны к таверне, но они, вероятно, варьируются в зависимости от исполнительницы. Это происходит потому, что каждая девушка, в своей манере, привносит в танец природу собственного тела, свои манеры, собственную чувственность и потребности, индивидуальность. Для женщины танец рабыни уникально личностный и творческий вид искусства. К тому же, конечно, он дает ей удивительную возможность глубокого самовыражения.

«Все они носят ошейники», — такова первая часть неформального обмена мнениями, которое любят горианцы. Вторая и заключительная часть этого обмена такова: «Но все они в ошейнике разные». Это проясняет отношение горианца к девушке-рабыне. В одном смысле она — ничто, но в другом смысле она драгоценна и является всем.

Известный совет, данный смелыми горианскими врачами свободным женщинам, которые консультируются по поводу своей фригидности, звучит, к их стыду, так:

— Выучите танец рабыни.

Еще один совет, обычно даваемый свободной женщине, выпроваживаемой из кабинета врачом, раздраженным ее надуманными недомоганиями, таков:

— «Стань рабыней». Половая холодность, безусловно, неприемлема в рабынях. Если ничего не помогает, то она будет выбита из ее прекрасных тайников кнутами.

Я почувствовал, как очаровательная темноволосая рабыня крепко сжала мою руку.

— Она неплоха, — сказал Тасдрон, наблюдая за танцовщицей.

— Она великолепна! — выдохнул Глико.

Я посмотрел через стол. Лола, на коленях, полулежа в руках Каллиодороса, держащего руку у нее в волосах, не могла отвести глаз от танцовщицы. Она глубоко дышала. Я посмотрел направо. Флоренс в короткой желтой тунике стояла на коленях позади Майлза из Вонда, вцепившись в него, ее пальцы схватились за его тунику, ее подбородок был на его правом плече. Она тоже глубоко дышала.

— Господин, — шептала она ему. — Господин.

Я отпил еще ликера. Он был вполне хорош.

Пегги теперь танцевала на коленях в конце стола, используя его в своем танце, опираясь на него животом, трогая его руками, и телом, и губами.

— О-о-о! — произнесла маленькая рабыня, держа мою руку.

Я улыбнулся. Са-иила, конечно, не тот тип танца, который может быть исполнен свободной женщиной.

Теперь Пегги отошла от стола на изразцы и на спине, на боку и коленях то простиралась ничком, то затихала распростертой, то извивалась, как будто в разочаровании и одиночестве.

Я внимательно наблюдал за танцовщицей, как она сжимает кулаки на изразцах, царапает ногтями их гладкую поверхность, поворачивается боком, прижимается бедром, поднимает колено, поворачивает голову, трясет волосами из стороны в сторону. Она лежала на спине, плача от отчаяния, причиняя боль ладоням, разбивая пятки. Она как будто находилась в клетке, запертая вдали от мужчин.

Затем она перекатилась на живот, поднялась на руки и на ноги, опустив голову, и замерла на мгновение в такой позе. Именно в этот миг музыка вступает в новую фазу, менее яростную, почти лирическую в своей трогательности. Девушка ползет несколько футов налево и поднимает голову. Она вытягивает вперед свои маленькие руки. Кажется, что здесь встречается какой-то барьер, какая-то стена. Затем она поднимается на ноги. Она быстро двигается вдоль нее, в грациозной, испуганной спешке танца, ее руки как бы ощупывают расположение твердых барьеров, те невидимые стены, которые, кажется, окружают ее. Девушка стояла и смотрела нам в лица, затем опустила голову на руки, нагнулась и распрямилась, откидывая голову и волосы назад. «Я?» — казалось, спрашивает она, как будто вглядываясь в грубого тюремщика, подошедшего к дверям ее темницы. Но там, конечно, никого нет, и из представления это совершенно понятно. Затем, представив себя внутри темницы, подчиняясь трогательной фантазии, она готовит себя для господина, кажется, выбирая шелка и драгоценности, нанося косметику и духи. Она окутывает себя игривым, воздушным великолепием рабыни. Затем она скрещивает запястья и двигает ими, как будто они связаны. Потом она вытягивает руки, как будто ремень, привязанный к ним, сильно натянут. Кажется, будто она, с поднятой головой, связанная рабыня, выводится на поводке из темницы. Но у ворот, конечно, она разводит руки, показывая нам, что она все еще в заключении. Она отступает в центр темницы, падает на колени, закрывает голову руками и рыдает.