Я направлялся к выходу из отсека, когда кто-то осторожно коснулся меня рукой.

– Спасибо, – сказала женщина, – и извините, я… Я понимаю, что вы не должны этим заниматься, что у вас другие обязанности, но из-за меня…

Я собирался пошутить, что числюсь на корабле стюардессой и собирать комки плавающей рвоты есть мой прямой и непосредственный долг, но едва я открыл рот, как сигнализатор в ухе раздраженно заверещал, ударив током в барабанную перепонку.

Я замер, хотя должен был стремительно нырнуть в открытый люк. Сердцебиение тут же участилось, и мне потребовалось время, чтобы прийти в себя. Сигнализатор снова истерично завопил, и я дернулся, чересчур сильно оттолкнувшись от клетки.

– Что-то произошло? – крикнула мне вслед женщина, но я не ответил.

Я вылетел в коридор. Послышался странный звук, похожий то ли на шелест, то ли на мягкую ритмичную дробь – корабль снаружи обдало мощной струей разогнанного до сотен километров в секунду песка.

Все были в рубке.

Трое операторов сидели перед включенными терминалами, болезненно запрокинув головы, а первый пилот устало позевывал и протирал пальцами глаза, как спросонок.

Услышав меня, он обернулся.

– Опаздываешь.

– Извини. А что было-то? Я слышал…

– Метеориты.

– Что?

Я завис над терминалом, уставившись на первого пилота.

– Облако пыли, мелкие твердые объекты диаметром до… – Пилот взглянул на экран. – Да шут с ним! Короче, сенсоры их не засекли, и защиту мы включить не успели. Бывает такое, даже в нейролинке. – Пилот осклабился и подмигнул мне – правда, это быстрое подергивание века легко сошло бы за нервный тик. – В любом случае, повреждения минимальны.

Но я не мог избавиться от ощущения, что мы чудом избежали катастрофы – на расстоянии в миллионы километров от Земли.

Прошла почти минута, прежде чем я залез в кресло.

– А у тебя как? – спросил пилот. – Все убрал?

Я что-то промычал.

– Жалуются, небось? – спросил пилот. – Наш ценный груз?

– Бывает. Да я и не представляю, как можно все это время просидеть в кресле. Я бы уж, наверное…

– Всего лишь раз в сорок дольше, чем полет над Атлантикой! А на самом деле, я думаю, никто никогда не рассчитывал, что на этой птичке, – пилот показал кивком головы на черный экран, – будут летать на Меркурий.

– Не рассчитана?

– Ну, да. И крылышки у нее поистрепались чуток. Но ты не волнуйся, – добавил пилот с усмешкой, – еще парочку таких непредусмотренных облачков она выдержит, а вот потом…

Я непроизвольно посмотрел на часы у потолка – время полета, рассчитанное по правилам Земли. Нам оставалось больше десяти дней дрейфа.

Но мне показалось, что прошел не один десяток лет, прежде чем включились тормозные двигатели.

На орбитальной станции, к которой пристыковался «Сфенел», нам предстояло провести четыре дня – пока корабль проходит техническое обслуживание и согласовывается план полета домой.

На станции была искусственная гравитация, почти совпадавшая с земной.

После двухнедельного полета тело успело привыкнуть к невесомости и заставить себя ходить, превозмогая боль в мышцах, было непросто.

Когда мы только вышли из шлюза, я доковылял до ближайшей стены и привалился к ней плечом. Голова отяжелела; меня вело из стороны в сторону, как после контузии.

Первый пилот грубо хлопнул меня по плечу.

– Не спать, рядовой! – гаркнул он, подражая речи военных. – Давай-ка стометровку по коридору. Я сегодня добрый, поэтому можно шагом. А мы с ребятами пока пойдем, горло промочим.

Кто-то позади прыснул со смеху, и я раздраженно обернулся.

– Нет, серьезно, – сказал пилот. – Проводил раньше столько времени в невесомости? Тебе и правда полезно. Прогуляйся хотя бы с полчасика, а то совсем ноги отвалятся. Потом можешь к нам, на штрафную, – и снова подмигнул так, что на мгновение я решил, будто у него начался нервный тик.

Меня оставили одного.

Я стоял рядом с огромным застекленным панно – плотным заскорузлым куском ткани, изображавшим земной герб среди лучистых звезд и разноцветных, похожих на игрушечные шарики планет. Коридор диаметром в три метра представлялся мне широким, как городская площадь. Двери впереди периодически открывались – так быстро и бесшумно, что, казалось, блестящие дверные створки растворяются в воздухе, выпуская из непонятных помещений одинаково одетых людей. Слышались чьи-то голоса – резкие и оживленные, как в вечернем баре, когда посетители успели пропустить по несколько кружек, чтобы поддержать разговор. Говорили на английском, но я почти ничего не понимал. Однако воздух на станции – холодный, с привкусом хлора – был таким же, как на корабле.

Я выпрямился и покачнулся, точно пьяный, касаясь рукой стены. Кто-то поздоровался со мной по-русски – в спину мне ударило торопливое «привет», – я обернулся, но никого не увидел.

Тогда я пошел вперед, опустив голову, пряча глаза от вездесущего лазерного света.

Я миновал шлюзы – огромные раздвижные двери, похожие на ворота дамб, над которыми горели в воздухе объемные буквы и цифры. Рядом с каждым из шлюзов стоял на вытянутом постаменте изогнутый экран – одни были выключены и напоминали пустой темнотой иллюминаторы в стенах, а на других высвечивались причудливые названия кораблей.

Навстречу мне шли люди – в основном молодые, в обтягивающих серых комбинезонах. Я рассматривал их со скучающим любопытством, и кто-то смотрел на меня в ответ, а кто-то недовольно прятал глаза. Одна девушка, похожая на студентку – высокая и худая, с короткими, как у мужчин, волосами, – остановилась, когда я встретился с ней взглядом, и улыбнулась, а я насупился и ускорил шаг.

Ноги болели, но идти было не так тяжело, как я боялся.

После шлюзов на стенах появились широкие информационные панели, по которым транслировали стереоскопические виды Земли – облачный закат над рекой, бесконечное поле с горько-зеленой колосящейся травой, горная гряда с массивными пролежнями снега. Стоило подойти к такому экрану ближе, как земной пейзаж тускнел и рассеивался в космическом сумраке, уступая место привычному черно-белому интерфейсу – крупным светящимся кнопкам, полям для ввода, всплывающим окнам. Я мог узнать погоду в любой точке на Земле (не в реальном времени, а рассчитанную синоптиками в давнишнем прогнозе) или прочитать заголовки слегка просроченных новостей, посмотреть расписание рейсов по всей системе, узнать, сколько пристыковано к станции кораблей.

Терминалами никто не пользовался.

Я пошел дальше.

Идти с каждым шагом становилось легче, хотя я и чувствовал тугую боль в мышцах. Вскоре я добрался до огромного, в пару метров шириной, иллюминатора, который принял поначалу за еще один информационный терминал, однако вместо синеватого неба, облаков и солнца он показывал пронзительную черную пустоту с редкими тающими во тьме звездами.